Наследник 3 - Дмитрий Шимохин

— Однако… — По мере прочтения у меня поднимались брови.

Вокруг все замерли, тянули шеи, пытаясь разглядеть написанное. Я же, хмыкнув, решил на свой манер ознакомить всех с содержанием — благо ничего секретного там не было.

— Царь наш Дмитрий Иоаннович желает мне здравствовать и хвалит в делах моих, — начал я. — Также сообщает, что жениться намерен, и быть мне тысяцким[1] на его свадьбе, которая по весне должна состояться!

— О-о-у! — донеслись возгласы из толпы.

Я поднял руку, и все успокоились.

— Летом царь в поход идти собрался и предписывает мне быть при нем вместе с полком Старицким.

Вновь вокруг раздались крики удивления и хвалебные возгласы.

— Это еще не все. Также мне отныне следует именоваться первым сенатором, а боярскую думу звать сенатом, — закончил я.

— А это что за зверь такой — сенат-то? — донесся голос из толпы горожан.

— То же самое, что боярская дума, только название иное. Были бояре — стали сенаторы, — с усмешкой ответил я, вспоминая реформу милиции.

— А на кой? — донесся другой голос.

— А не нашего ума это дело. Царь-батюшка повелел, а мы исполнили! — грозно рявкнул я.

Толпа зашушукалась, а дед и дядья выглядели озадаченными, как и другие мои ближние люди. Лишь Волынские улыбались и посматривали на посадских людей свысока — видать, знали.

«Мда уж… Удружил царь. А я думал тихонько отсидеться на свадьбе, не отсвечивая. Придется принимать участие в организации этой свадебки, да еще и с панами этими дело иметь», — мелькали мысли в голове.

Я кивнул Илье, указав в сторону Волынских, и он тут же подскочил к ним, расшаркиваясь на местный манер, и повел в город. Народ же продолжал обсуждать новости.

Свернув царскую грамоту, я убрал ее за пояс и подошел к дяде Поздею.

— Ну, рассказывай, как съездил? Все ли закупил?

— Хорошо съездили. Одного пороху сто двадцать пудов закупили, — похвастался он.

— Э-э, как? — только и выдал я, подсчитывая количество пороха. Это же выходило почти две тонны — неплохо.

— По семь рублей за пуд вышло, — спустил меня дядя на грешную землю.

— Так ты почти все серебро на порох и спустил, — проворчал я.

Дядя замялся, опустив голову.

— Рассказывай уж, не мнись, — вздохнул я.

— Ну, стало быть, пороху нынче на торгу немного, да и дрянной совсем. Ты же много просил, а купить столько да тишком не выходило — цену и вовсе ломили по двенадцать рублей за дурной совсем. Я же на Москве почти никого и не знаю. Благо Елисей подсказал к Агапке обратиться, а там и к Савке пошли. Он и помог — как раз свои дела завершал. С разрешения Разрядного приказа и выкупили у казны, стало быть, на нужды Старицы и Старицкого полка. Только половину оплатил, остальное в долг взял — надо же и остальное было закупить, — признался дядя.

— Значит, я казне еще четыреста двадцать рублей должен, — подвел я итог. — Молодец, дядя, хвалю! — И, улыбнувшись, похлопал его по плечу.

— Благодарю, Андрей Владимирович. А то я, признаться, думал, что браниться начнешь, — расцвел дядя Поздей.

— Порох в погреба надо сразу определить, дабы не промок или еще чего. Да и отдыхай — вечером жду за столом. А завтра уж и посмотрим, чего ты закупил, да новый народ по десяткам определим.

После я направился к Савке, стоявшему неподалеку.

— Раз ты здесь, значит, все удалось? — ухмыльнулся я.

— Да, Андрей Владимирович. Почитай, в последний момент успел дьяка Власьева поймать, пока он с посольством не убыл за невестою царскою. Там и сговорились, так что нынче я у тебя на службе.

— Вот и хорошо. Значит, быть тебе скоро дьяком — и не Савкой, а Савелием, — улыбнулся я.

Подьячий расплылся в улыбке.

— Да и служба для тебя уже есть. Мы списки по полку, конечно, составили, но надо новые. Да и переписать всех посадских людишек в городе, — тут же озадачил я Савелия. — Пока в палатах моих живи, а там и подворье тебе подберем, да и на обустройство серебра выделю.

— Благодарствую, Андрей Владимирович, — поклонился мне будущий дьяк.

Санный обоз медленно въезжал в город, а затем и в крепость. Порох был в небольших деревянных бочонках, которые тут же начали стаскивать в погреба.

До вечерни было много времени, и, не утерпев до завтра, я полез осматривать покупки. Пятьдесят самопалов по полтора рубля каждый — не новые, конечно, но очень даже ничего. Шестьдесят пять тегиляев по четыре рубля — стеганые, как и полагается, на холщовой основе, да еще и с металлическими вставками. С десяток кольчуг — это уже для десятников, по семь рублей да еще тридцать копеек. Кольчуги были добротные — колечко к колечку. Шесть десятков шапок бумажных по девяносто копеек и дюжина шапок железных по три рубля. Семь десятков татарских луков и целая телега стрел. Да двадцать пудов свинца — но его уже на последние деньги брали. Да к тому же с десяток пистолей взяли с кремневыми замками — зная, как я люблю эти игрушки.

Как заверил Елисей, тут тоже помогли Агапка и Савка — посоветовали торговцев, да и поторговаться пришлось изрядно.

«С имеющимися у меня колесцовыми пистолями, что я на Москве брал, выходит больше пятидесяти. Это ж можно пять десятков вооружить — этакие рейтары выйдут. Лучше молодых, конечно, — их легче обучить. Свинца маловато, но у меня в загашниках тридцать пудов лежит — хватит на учебу полковым и городским. Надо будет пушки местные еще опробовать да к пушкарям кого из полка приставить — пусть научатся. Может, и пригодится. Возьму малую пушечку в Москву… Ага, и назову ее „Последний аргумент“!» — усмехнулся я своим мыслям.

Разглядывая самопалы, я думал о том, что их все же маловато — хотя я тогда на Москве три десятка прикупил, найти только надо. Для горожан хватит, вот только им еще какое оружие для ближнего боя требуется, чтобы со стен отмахиваться. Сабля, конечно, не подойдет — ею владеть учиться надобно. Бердыши, может? А что — маши им да маши, и близко не подпустишь. Вот только они тогда совсем на стрельцов станут похожи… Нет, это не дело.

— Копья, — едва слышно пробормотал я.

— Чего,