Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

Он вздрогнул, как от удара. Патриотическая струна была затронута верно.

— Что вы от меня хотите? — мрачно спросил он, глядя в стол. — Я связан жестким контрактом с UOP. И не могу просто передать вам патенты, — меня засудят и уничтожат.

— Нам не нужны официальные патенты за миллионы долларов, — я доверительно понизил голос. — Нам нужно направление. Принцип. Формула катализатора. Температурные режимы. Остальное наши инженеры додумают сами.

Ипатьев медленно поставил бокал на стол, так и не пригубив. Стекло звякнуло о столешницу в полной тишине. Лицо старого академика окаменело, а в глазах, за толстыми линзами, вспыхнул холодный, злой огонь.

— Направление, говорите? — его голос вдруг стал сухим и жестким, в нем прорезались интонации генерал-лейтенанта Императорской армии. — А я вам скажу направление. Вон. Оставьте меня в покое!

Микоян дернулся, но промолчал.

— Вы просите меня дать вам в руки оружие, — продолжил Ипатьев, и голос его набирал силу. — Но скажите мне, милостивые государи, по какому праву вы им владеете? Кто вы такие? Вы — узурпаторы.

У Микояна побелели костяшки пальцев, сжимавших ножку бокала. Ипатьев же говорил, распаляясь все сильнее и сильнее.

— Вас никто не выбирал! Русский народ не давал вам мандата на правление. Вы разогнали Учредительное собрание штыками пьяных матросов. Вы захватили власть силой, как бандиты с большой дороги, и удерживаете её страхом. Вы превратили великую Империю в концлагерь, где эффективность заменена штурмовщиной, а справедливость — расстрельными списками.

Анастас Иванович попытался что-то вставить, но Ипатьев не дал ему такой возможности.

— Вы уничтожили цвет нации. Выгнали, сгноили в лагерях, расстреляли в подвалах. И теперь вы приходите ко мне, к человеку, у которого вы отняли Родину, и просите помочь вам укрепить этот режим? Чтобы вы могли и дальше давить крестьян танками и травить газом?

Тут я не мог не вмешаться.

— Знаете, не мы это начали. Все началось со «столыпинских галстуков» и казачьих умиротворений деревни. Зато мы с этим покончили. Говорите, нас никто не выбирал? Еще как выбрали! Только выборы проходили не по этой вашей иезуитской «куриальной» системе. Выбрал нас народ, взявший винтовки и отправившийся воевать за советскую власть. Знаете какую численность имена Красная Армия в 1919 году? Три миллиона штыков! У белых — в восемь раз меньше. Вы действительно думаете, все эти три миллиона были «жиды-коммунисты»?

Но бывшего генерала было нелегко сбить с панталыку. Он продолжал гнуть свою линию:

— Вы обманули их, только и всего. Коммунизм — это раковая опухоль. Он несовместим с созиданием. Где вы, там разруха и ложь. Я служу науке и, смею надеяться, России. Но я никогда не буду служить Коминтерну. И не дам вам ни формулы, ни совета. Пусть ваша система рухнет под тяжестью собственной некомпетентности. Это будет высшая справедливость.

— Ха! Еще чего! — жестко усмехнулся я. — Мы просто купим технологию у ваших хозяев. Да, дороже. Придется для этого отнять у русских крестьян еще больше зерна. Но ведь это же в их интересах — обеспечить, чтобы им на головы не падали бомбы. А про «некомпетентность» — чья бы корова мычала! Вы правили сотни лет, и все это время Россия ходила в отстающих. Напомнить, сколько в 13-м году было авто в Петербурге, а сколько — в Нью-Йорке? Мы, прежде всего, пожинаем плоды вашей несостоятельности. Вели бы вы дела по-другому — может, и не пришлось бы делать революцию…

В люксе повисла тяжелая, звенящая пауза. Микоян побледнел — слышать такое в лицо члену ЦК было не просто непривычно — это было неслыханной дерзостью. Но он сдержался. Выдержка у Анастаса Ивановича была железной.

Вместо того чтобы обрушиться на оппонента, он тяжело вздохнул и, взяв бутылку, плеснул в бокал Ипатьева еще коньяка.

— Вы судите излишне резко, Владимир Николаевич, — его голос звучал мягко, с какой-то особой кавказской грустью, которая обезоруживает лучше крика. — Вы солдат, вы видели кровь и имеете право на гнев. Но у ненависти плохие глаза, они видят только прошлое.

Микоян подался вперед, глядя на академика, как на дорогого ему, но заблудшего родственника.

— Вы говорите — пусть система рухнет. Допустим. Но вы, как химик, знаете закон сохранения материи. Если что-то исчезает, на его место приходит другое. Если исчезнет Советский Союз, на его месте не возникнет чудесным образом Российская Империя с балами и юнкерами.

Он сделал паузу, давая словам впитаться.

— Возникнет пустота. Вакуум. И этот вакуум заполнит тот, кто сейчас точит зубы в центре Европы. Вы ведь знаете немцев, Владимир Николаевич. Они давно точат зубы на нас.

Ипатьев молчал, но его взгляд перестал метать молнии, став настороженным.

— А теперь все стало только хуже. Гитлер — это не кайзер Вильгельм, — продолжил Микоян, нажимая на самую болезненную точку. — Это зверь совсем иной, новой породы. И у него в распоряжении лучшая в мире химия. «ИГ Фарбен». Они делают синтетический каучук, они делают бензин из угля. Если мы падем, если Россия останется беззащитной, они придут не власть менять. Плевать им на нашу власть. Они придут за землей, за шахтами, за бакинской нефтью, — той самой, которую вы когда-то исследовали. И за нашими людьми, которых они считают удобрением для своего тевтонского Рейха.

— Почитайте для интереса «Майн Кампф» — добавил я. — Там все очень прозрачно и недвусмысленно. Мы для них — потенциальная колония, не более того.

Микоян поднял бокал, глядя на свет.

— Вы можете ненавидеть большевиков. Но вы русский человек. Неужели вам будет легче от мысли, что ваши открытия послужат не России, пусть и советской, а тысячелетнему Рейху? Неужели вы хотите, чтобы немецкий сапог топтал мостовые вашего родного Петербурга только потому, что у нас не было хорошего топлива?

Ипатьев вздрогнул. Упоминание Петербурга и немцев пробило броню его непримиримости. Он слишком хорошо помнил германскую спесь.

— Немцы… — проворчал он, крутя в руках нетронутый бокал. — Они всегда завидовали нашим просторам.

— Вот именно, — тихо подхватил я, поддерживая тон Микояна. — Вопрос сейчас стоит не «красные» или «белые». Вопрос стоит — славяне или тевтоны. Мы строим щит. Да, грубо, да, с кровью. Но других строителей у России сейчас нет. И если вы откажете, вы накажете не Партию. Вы