Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

Пеленг на первую пиратскую триеру менялся в нос, то есть сближаемся. По моим прикидкам им потребуется более часа, чтобы догнать нас. Я собирался подпустить пиратов поближе, после чего засыпать стрелами, для которых ветер будет попутным. Если не поможет, встретим копьями и мечами (саблей). Погоня прекратилась примерно через полчаса. Ветер усилился и волны стали выше. Для шхуны не опасны, а вот триерам с низким надводным бортом создавали проблемы. По крайней мере, так решили пираты и рванули в обратную сторону, подгоняемые теперь уже попутным ветром. Как мне говорили афиняне, полисы с берегов северной части Эгейского моря ведут войны именно в период, когда дует эстезий, с мая по сентябрь, чтобы врагам не подоспел на помощь флот союзников, расположенных южнее.

Остров Лемнос, лежавший напротив входа в пролив Дарданеллы, тоже недавно вернулся под крыло Афин. Мы пошли к юго-западной его окраине, к маленькой гавани возле города Мирина, расположенного на каменистом мысе. Якорь не спешили отдавать, потому что на берег были вытянуты военная триера и две торговые галеры. К нам сразу направилась четырехвесельная лодка с рулевым на корме, двумя гребцами и важным типом на носовой банке, облаченном с соломенную шляпу с узкими полями, льняной хитон из красной ткани и коричневые кожаные сандалии с ремешками, охватывающими голень почти до середины. Рулевой и гребцы были в рваных шерстяных туниках и без головных уборов, что явные признаки рабов. Первый, улыбающийся, напоминал мне кого-то. Он сильно похудел, поэтому я опознал Элулая только после того, как кивнул мне.

Когда лодка приблизилась к борту шхуны, сидевший на носу налоговый инспектор, поприветствовав на греческом, предупредил:

— Со всех товаров, кроме обычной двадцатой части, удержим еще одну такую же по приказу Фрасибула на войну со Спартой.

Фрасибул — афинский полководец, активный борец со спартанцами, изредка побеждавший их союзников.

— Мы к вам прибыли не торговать, а переждать эстезий, — проинформировал я. — Постоим на якоре, пока утихнет и уйдем.

— Стойте, сколько хотите, море общее, — разрешил миринянец.

— Передай местным торговцам, что купим свежий хлеб, сыр, вино, пусть подвозят, — попросил я.

— Обязательно, — пообещал он и собрался было дать команду рабам, чтобы доставили его на берег.

— Это твой раб сидит на рулевом весле? — спросил я.

— Да, — подтвердил он. — Ты его знаешь?

— Встречались в Соре, — ответил я. — За сколько продашь его?

— Мне предлагают две тысячи драхм, — не задумываясь выпалил он.

— Так почему до сих пор не продал за такую высокую цену⁈ — насмешливо поинтересовался я.

— Может, кто больше даст, — поделился он.

— Больше — это вряд ли. Могу предложить пятьсот, — сказал я.

— Полторы тысячи, не меньше! — с наигранной обидой бросил налоговый чиновник.

— Это с учетом выплаты Фрасибулу⁈ — насмешливо поинтересовался я.

Налоговый чиновник улыбнулся и сбавил малость:

— Ладно, за одну.

Сошлись на шестистах афинских серебряных драхмах (немногим более двух с половиной килограмм). Элулай поднялся на шхуну по спущенному для него штормтрапу. Ступив на главную палубу, упал на колени и, закрыв глаза, заплакал беззвучно. Налоговый чиновник с кожаным мешочком серебряных монет занял место на корме у рулевого весла и направил лодку к берегу. Как ни странно, не забыл от счастья передать местным торговцам, что мы готовы купить свежие продукты.

Глава 67

У острова мы проторчали две недели. Я даже отпускал членов экипажа на берег, чтобы выпили вина в таверне, подрались с местными, пощупали местных дам с низкой социальной ответственностью — в общем, отдохнули, как нормальные люди. Только Элулай оставался на борту. Мне показалось, что он даже смотреть в сторону острова боится.

— Тяжко было? — полюбопытствовал я в первый день.

— Здесь не очень, а когда на галере был… — он словно бы поперхнулся и так и не закончил фразу.

Однажды к вечеру, как обычно, утих северо-восточный ветер, а утром задул юго-западный, к полудню набравший силы. В этих краях он сухой и горячий, но без пыли и песка. Мы прошли пролив за четыре часа. Почти сутки ушли на пересечение Мраморного моря.

На рассвете при слабом южном ветре вошли в пролив Босфор. Византий пока что маленький городок на каменистом мысе. Его легче захватить, чем заметить. В бухте Золотой Рог всего шесть галер, из которых только две купеческие. Видимо, сюда и отсюда возить особо-то и нечего. На нас не обратили внимания. Может быть, из-за раннего часа. Галеры, заходящие в пролив со стороны Черного моря и подлежащие обложению десятипроцентным налогом, будут здесь часа через два-три. Я сделал выводы из этого наблюдения. Между высокими берегами сработал эффект трубы, ветер усилился и мы пошли быстрее. К тому же, я поджал шхуну к европейскому берегу, вдоль которого попутное течение. Через три с лишним часа я произнес про себя: «Ну, здравствуй, Черное море! Давненько мы не встречались!». Отсюда начались мои путешествия по эпохам, здесь и закончатся, но не в этот раз.

Шхуна легла на курс норд-ост и направилась к полуострову Крым. Черное море, оправдывая греческое название, встретило нас гостеприимно. Волна низкая, вода чистая. Белые чайки с серыми крыльями и черными хвостами, как почетный караул, проводили немного шхуну, а потом вернулись к берегу. В полдень ветер усилился и сменился на северо-западный, но к ночи ослаб настолько, что паруса время от времени обвисали расслабленно. Иногда он словно бы стряхивал дремоту, дул немного и опять засыпал. С утра включился встречный ветер, и мы пошли галсами. Я собирался навестить Херсонес, но вышли к Керченскому проливу, который сейчас называется Киммерийским. Что ж, навестим Пантикапей.

Город уже большой, не менее тысяч пятидесяти жителей. Акрополь на вершине горы Митридат. Рядом храм богу Аполлону в ионическом стиле: тонкие колонны с завитками наверху. Основали город милетцы с Ионии, и говорят здесь на ионийском диалекте греческого языка. Крепостные стены выше десятиметровых афинских, где на метр, а где и на все пять. В порту всего одна каменная пристань, занятая тремя военными триерами. Торговые галеры обрабатываются на песчаном берегу, на который высунулись носами. Работы идут неторопливо.

Я поставил шхуну на якорь настолько близко к берегу, насколько позволяли малые глубины. Собирался уже сам сплавать на лодке на берег и разузнать, что здесь и почем, но увидел, что к нам направляется двенадцативесельный ял. На веслах сидели рабы, на носовой —