Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

два серебряных кубка, на которых Геракл заглядывал в пасть льву, наверное, зубы собирался полечить, кувшин из красноватого стекла с белым вином, разбавленным водой, и солоноватую фету в глиняной чаше, нарезанную тонкими пластинками, как мне нравится. Мы выпили, закусили.

— Мне говорили, что у тебя очень хорошее вино. Не ожидал, что настолько, — признался гость.

— Подарю тебе кувшин, чтобы не осталось сомнений, — шутливо пообещал я.

— И поля, огороды и сады у тебя ухоженные, не сравнить с теми, что у моей жены, — продолжил он нахваливать.

— Ими надо заниматься, вкладывать душу, тогда и отдача будет, — поделился я жизненным опытом.

— Не люблю я сельскую местность, — честно признался суффет Магон. — Жена тоже, но из упрямства не хотела продавать имение. Вот и дождалась, что нерадивые рабы сожгли его.

— Да, дисциплиной и трудолюбием они не отличались, — мягко выразился я.

— Теперь вот решила продать его и отправила к тебе, — произнес он и, скривив темные губы в еле заметной улыбке, попросил: — Выручай!

— Я не против помочь тебе, но она наверняка заломила непомерную цену. Замужние женщины считают, что все мужчины должны выполнять их прихоти так же, как муж, — сказал ему.

— Тут ты прав! — согласился он, улыбнувшись шире и даже показав кривые передние зубы, которые будто стиснули с боков, из-за чего налезли друг на друга. — Она хочет двадцать пять тысяч, как за имение, которое ты купил у Ганнибаала.

— Передай ей, что за эти деньги я могу купить два таких имения, как ее, вместе со скотом и рабами, а ваши бездельники мне не нужны, — отказался я.

— Я не могу каждый день ездить туда-сюда, передавая ваши предложения. Скажи свою последнюю цену. Если ей не понравится, пусть сама ищет покупателя, — печально молвил он.

— Без рабов, но со всеми овцами, дам десять тысяч, и только из уважения к тебе, — предложил я, потом вспомнил, кто зарезал моих баранов и потравил сенокос, и продолжил: — Еще три добавлю за рабов, которых сразу продам. Она может это сделать и сама.

— Не будет она ничего делать, мне придется, — обреченно махнул рукой суффет Магон и выпил вина, чтобы, наверное, подсластить мысли о жене.

На следующий день прибыл гонец от него с предложением прибыть в Карфаген для заключения договора о покупке имения Аришатбаал. Встретились с ней на рынке возле контор ростовщиков. Мы оба были их клиентами. Жена Магона была полной его противоположностью, начиная от пухлых лица и тела и заканчивая напористым характером. Одета в пурпур в два слоя и обвешана золотыми украшениями, как бродячая собака репяхами. Говорила только она, все остальные слушали или говорили вместе с ней. Последнее я понял не сразу, все ждал, когда сделает паузу, чтобы вставить свои ржавые три бронзовых шекеля. Поняв, что эта музыка будет вечной, заговорил вместе с Аришатбаал. Она меня прекрасно понимала и тут же зачем-то пересказывала услышанное своими словами. Наверное, чтобы и ростовщики поняли, потому что, когда мы говорили вдвоем, врубались не сразу.

Жена Магона попробовала прогнуть меня до пятнадцати тысяч. В ответ я предложил двенадцать и долго не соглашался вернуться к тринадцати. После этого сделала вид, что обиделась, и забыла об этом во время следующего продолжительного монолога, который ростовщики слушали с блаженными лицами, будто выступал мессия. Часа через два чудом удалось составить и подписать договор. Часть моих вкладов с учетом набежавших процентов на общую сумму тринадцать тысяч серебряных шекелей перешла в собственность Аришатбаал, а ее имение вместе со всем скотом и рабами, которое стоило раза в полтора больше, стало моим. Для пиромана-любителя провернул четкую сделку.

Глава 71

Чем хороши мои последние эпохи, так это возможностью побыть вершителем судеб местечкового масштаба. В твоей власти находятся люди, с которыми можешь поступить, как вздумается, и ничего тебе за это не будет. Впрочем, при определенных условиях можешь поменяться с ними местами, но мне, с моими-то талантами, это не грозит.

Я построил своих новых рабов во дворе купленного имения. Тридцать шесть человек: мужчины, женщины, дети, составлявшие более половины. Взрослые выглядели жалко. Многие еще не отошли от порки, устроенной им предыдущей хозяйкой. На меня смотрели с опаской или прятали глаза. Вторых я запомнил.

— Кто участвовал в захвате двух моих баранов и резал их, выйти из строя, — приказал я.

Ни один не пошелохнулся.

На этот случай у меня есть управляющий Леокрит. Несмотря на то, что каждое имение как бы автономная, замкнутая территория, рабы умудряются общаться между собой, ходить в гости и даже крутить романы. Хозяева редко живут за городом, особенно зимой, строгого надзора нет. Это такой себе вариант деревни, где все всё знают. Леокрит прошел вдоль строя и вытолкнул вперед шесть человек. Все были из тех, кто стеснялся глянуть мне в глаза.

— Кто пригнал овец на мою люцерну, тоже выходят, — продолжил я.

Вышел молодой парень и жалобно произнес:

— Мне приказали! Я был младшим пастухом!

— Кто приказал? — спросил я.

— Филемон, управляющий, — ответил он, кивнув на стоявшего в начале строя мужчину средних лет, сухощавого грека, одетого лучше, чем многие свободные граждане Карфагена.

Я жестом приказал теперь уже бывшему управляющему встать рядом с первыми шестью.

— Кто был старшим пастухом? — продолжил я допрос.

— Он, — показал юноша рукой на стоявшего в строю, крепкого мужчину с почти квадратной головой.

Указанный им пополнил шеренгу нарушителей.

Я разрешил юноше вернуться в строй. Предательством он заслужил участь лучше, чем та, что ждет преданных им.

— Женам и детям этих восьмерых тоже выйти вперед, — распорядился я, потому что ни к чему иметь под боком, кормить тех, у кого есть причина отомстить тебе.

Судя по тому, что почти все женщины и дети покинули строй, те, кто пакостил мне, являлись местными авторитетами. У них были жены, они плодились и размножались, помыкая остальными. На месте остались только девять человек разного возраста и зачморенного вида: четверо мужчин, три женщины и два ребенка. Именно такие рабы мне и нужны — покладистые, гибкие, смирившиеся со своей участью. Из нарушителей я отобрал невзрачную тихую девушку, вернул в строй.

— Будешь его женой, — приказал ей, показав на юношу, сдавшего подельников.

Остальных повел в Карфаген под охраной вооруженных членов экипажа шхуны,