Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

две неполные ночи. Точнее, вторую я уже не спал, а ждал, когда станет темно и отрубятся остальные. В первый же ужин я заметил, что Платону подают отдельно. Не потому, что ценный раб, а потому, что обжирает остальных. Теперь он ест ровно столько, сколько выдадут, и постоянно жалуется, что голоден. По слухам, его подкармливает малолетний ученик, которому приносят все по первому требованию. Я ел со всеми и в меру. Несмотря на то, что являюсь свободным человеком, относились ко мне, как к собрату по несчастью. Неизвестно, что хуже — быть рабом у хорошего хозяина или свободным бедняком. Во время второго ужина я добавил в вино опий, собранный на своем огороде. Постоянно обновляю запас на всякий случай. Сейчас это самое надежное обезболивающее, а в жизни всякое случается. Сам пить вино не стал, наполнив заранее водой свой простенький деревянный килик. Платону дали другое, прокисшее. Не любили его, что тираны, что бедняки, что рабы. Его паства — лодыри из среднего класса, немного приподнявшиеся над серой массой и возгордившиеся. Кумир образованщины.

После ужина все разошлись по своим конурам и дружно захрапели. Громче всех выдавал рулады Хиджинос, обитавший рядом с воротами, за которыми обязан был следить. Убивать его не хотелось, а без шума скрутить трудно. Опий был хорошим выходом из этой ситуации.

Аристокл по кличке Платон тоже гудел изрядно. В предыдущую ночь я долго не мог заснуть. Теперь оказалось в жилу. Дождавшись, когда город затихнет, я принялся будить пухлого кабана, толкая в плечо. Жир покачивался, но результата не было. Тогда пошлепал по щекам, ударяя все сильнее.

— Что⁈ — проснувшись, испуганно воскликнул Платон. — Храплю громко?

— Не то слово, — признался я и потребовал: — Говори шепотом. Нам пора в дорогу.

— В какую дорогу? — не понял он.

— Домой, в Афины, — ответил я. — Или собираешься и дальше быть рабом и жить впроголодь?

Кстати, диета пошла ему впрок, судя по обвисшей коже.

— Нет, — сказал он и задал вопрос: — А как мы туда попадем?

— Молча. Будешь идти за мной к берегу моря. Там нас ждет лодка, — объяснил я.

— Ночью⁈ В темноте⁈ — изумленно прошептал философ.

— Нет, дождемся, когда все проснутся, и пойдем днем, — шутливо возразил я и потребовал: — Вставай, пошли.

— Я боюсь, — честно признался он.

— Тогда умрешь здесь, — предупредил я и, достав из ножен кинжал, проинформировал: — Мне заплатили за то, что доставлю тебя в Афины живым или привезу твою голову, потому что не хотят тратиться на огромный выкуп. Во втором случае заплатят меньше, но и мороки с тобой не будет, Выбирай быстрее, а то мне пора идти.

— Кто заплатил? — поинтересовался Платон.

В жизненных вопросах философы демонстрируют феноменальную тупость.

— Не знаю. В таких случаях лишние вопросы не задают, — ответил я и сам спросил: — Идешь или отрезать голову?

— Да, — выдал он предельно ясный ответ.

На улицах ни души, даже кошек и собак не видно и не слышно. Ночной стражи тоже нет. Здесь не Афины или Карфаген. В Эгине все друг друга знают и круговорот ценных предметов под строгим контролем. Украсть сможешь, а вот продать или вывезти очень трудно. Для этого надо организовывать операцию типа моей. Мы сперва направились к порту. Платон гупает ножищами в сандалиях так, будто идет в деревянных сабо, поэтому нас наверняка кто-нибудь да услышит. Затем пошли по берегу моря, пока не миновали последние дома и повернули на восток.

Стареющая луна хорошо освещала безлюдную лесную дорогу. Впереди слышались шорохи разбегающихся диких животных. Их сейчас на острове много. Через две с лишним тысячи лет останутся считанные единицы, в основном мелкие, с которыми будут сюсюкаться с умилением. Платон, не привыкший ходить по ночам, за городом и много, дышит тяжело и трусливо жмется ко мне при каждом громком звуке. Судя по унынию, философ уже пожалел, что ввязался в авантюру.

Чтобы отвлечь его от неразумных мыслей и поступков, я спросил:

— Из-за чего тиран Дионисий продал тебя в рабство?

— Мы с ним поспорили по одному важному вопросу, и у него не нашлось других аргументов, — дал Платон уклончивый ответ.

— А поподробнее можно? — предложил я. — Нам еще долго идти, а хороший собеседник делает дорогу в два раза короче.

— Какое великолепное выражение! — восхищенно воскликнул он. — Чувствуется, что ты получил хорошее образование!

— С твоим не сравнить, — насмешливо бросил я. — Так из-за какого вопроса рассердился Дионисий?

— Не из-за одного. Это продолжалось несколько дней. Он приглашал меня на беседы и задавал глупые вопросы, требуя от меня подробные ответы: как сделать так, чтобы чиновники не брали взятки; кто будет работать, если освободить рабов; как справиться с преступностью без казней — и прочую ерунду. Я объяснял ему, что для этого надо всего лишь создать идеальное государство — аристократическую республику, в которой будет справедливо править меньшинство самых лучших — философов, а он пристал с вопросами, кто и как будет определять этих людей, что будет гарантией, что они не начнут продвигать своих родственников или тех, кто даст взятку. Он не понимал, что к философам такие обвинения несправедливы, — все больше распаляясь, рассказал Платон.

Ему даже в голову не приходит, что нет ничего страшнее, чем власть людей в белом, которые надеются быть выше земной суеты. Исполнителями у них будут ловкие проходимцы и циничные подлецы. В итоге получаются милитаристские коммунистические режимы, выживающие только во времена жесткого военного противостояния, которое и будут разжигать, если не снаружи, то внутри, иначе развалятся. Как ни странно, Спарта — образец власти философов. Меньшинство, назначившее себя лучшими, создало для себя справедливый мир, где все равны и действуют ради общей цели — распространения своей идеологии по всему миру, постоянно воюя с ним.

Когда мы добрались до первой светлой метки на дереве, растущем на обочине лесной дороги, Платон еле передвигал толстые ноги. Если бы я оставил его без надзора, скорее всего, шлепнулся бы на задницу и зарыдал от усталости.

— Мы уже у цели. Остался последний участок, короткий, но самый трудный, — попытался я подбодрить.

Философ только промычал в ответ. У него не осталось сил даже на болтовню.

Я зашел сзади, чтобы подталкивать его в спину в нужную сторону. Хотелось вынуть кинжал и подогнать, покалывая