Тяжёлая реальность. Игры благородных - Хайдарали Мирзоевич Усманов

задыхалась, сердце билось так, что чуть ли не выскакивало, а воздух казался вязким, каждый вдох был откровенной борьбой. Кирилл резко натянул петлю, и с усилием выдрал ее ногу из трещины. Пыль и мелкий песок осыпались вниз, словно шла вода, и на месте, где была её нога, зияла влажная пасть – ровно та самая “пустота”, которую он несколько минут назад частично выявил порошком.

Он сразу же подтянул её к себе, проверил лодыжку, не произнося слов, но в его руках присутствовала суровая забота. Не по-эльфийски любящая, а быстрая, почти деловая.

– Тише. – Коротко сказал он. – Держи центр. Поймала бы сейчас глубже – не вытащил бы.

Её щеки побагровели от адреналина и обиды. Она хотела было выругаться, сказать, что у неё есть достоинство и гордость, что она не нуждается в его “сохраняющих” движениях. Но боль в лодыжке и холодный страх остановили язык. Вместо слов она стиснула зубы и взглянула на него исподлобья.

– Ты видишь, да? – Спросила она, ровно и тихо, не в силах сохранить прежнюю маску. – Ты это почувствовал раньше.

Он молча кивнул. Не объяснил – не потому, что не хотел, а потому, что это было невозможно объяснить словами. И её снова терзала мысль о том, что он ощущает что-то, что не поддаётся переводу или анализу. Это не навык, который можно просто выучить по мануалу. Это – другое чувство. Скорее всего, это было нечто… Врождённое…

– Почему я ничего не услышала? – Спросила она, мягко, почти умоляя. В голосе – не только гордость, но и страх потери собственного достоинства, если она не сможет этого понять, она навсегда останется ведомой.

Кирилл посмотрел на неё долго. Взгляд его был не жестокий, но безжалостно честный.

– Потому что ты слушаешь не землю. – Сказал он тихо. – Ты слушаешь себя. Твои правила, свои слова. Ты ищешь знак в знаках. Здесь не так. Здесь – простота. Тело, шаг, вес. Ты не думай – почувствуй. Не считывай – гаси.

Её пытливый ум тут же просил:

“Покажи. Научи шаг за шагом. Дай систему.”

Но он только бросил:

– Система – это практика. Делай снова. И не бойся провалиться. Я рядом.

Он не стал жалеть её. Не объявлял лозунгов. Просто обломал ещё пару сухих прутьев, сделал упор, помог ей стопой найти точку опоры и заставил повторить шаг. В повторении было что-то механическое. Приставь ногу… Поставь вес… Не рви движение… Держи щит под углом. Она повторяла всё очень тщательно. Дрожа и синхронизируя тело с чужой ритмикой. С каждым разом шаги получались чуть увереннее, но она чувствовала, что повторяет внешнюю форму, не внутренний импульс.

Вечером, когда привалили и обвязали раненную ногу, Лираэль сидела у огня и понимала нечто простое и ужасное одновременно. Она может имитировать его движения… Она может, если будет много тренироваться, научиться делать то, что он делает… Но понять то, откуда в нём всё это – интуиция, не наука – она не могла. Она не могла почувствовать камень так, как он. Все попытки “слушать” землю рождали у неё только утомительную пустоту и тянущую боль в животе от бессилия.

Кирилл смотрел на неё несколько раз в ту ночь – не по справедливости, не с высокомерным превосходством, а как на ученика, что упорно не сдаётся. Его молчание было не издевкой, а оценкой. Да… Можешь… Если перестанешь мыслить, как дворянка, и начнёшь чувствовать, как зверь. Но её гордость, все прежние законы и ритуалы Великого дома стояли между ней и этим ощущением. Она громко выдохнула и, почти не глядя на него, сказала:

– Я… Попробую. Но когда ты говоришь “не думай, почувствуй”, я боюсь, что потеряю слишком многое.

Он не улыбнулся. Не предложил утешения. Только сказал:

– Ты не потеряешь свой дом. Но можешь потерять ноги, если будешь держаться за правила там, где они не действуют.

Эти слова, простые и бескомпромиссные, остались в ней ещё долго, когда ночь окончательно сглотнула их тени. И наутро она знала о том, что тут будет нужна другая работа – тихая, ежедневная – тренировать тело, слушать тишину, гасить мысль и учиться нарабатывать то, что для Кирилла было инстинктом. Но знала она и другое. Ни одна учеба не превратит её мгновенно в того, кто сможет получить его способности и знания. И это знание пугало её сильнее, чем сама аномалия.

Солнце катилось по дуге небес, оставляя на их пути узор из длинных теней. И каждый шаг вперёд был шагом не по прямой – а по замысловатой, сломанной линии, которую диктовали аномалии и скрытая жизнь этого мира…

…………

На горизонте постепенно росла двуглавая гора. Её две каменные вершины торчали, как клыки, и служили для Лираэль маяком, как башни родного дома, возвышающиеся над лесами и реками. Там аванпост. Там люди. Там конец этой странной одиссеи. Но чем ближе становилась цель, тем изворотливее становился путь.

Кирилл не шёл прямыми дорогами. Он двигался так, словно видел узор, скрытый от её глаз. То сворачивал в овраг, где ветер был тяжелее, чем должен быть… То вел вдоль линии камней, где трава не росла вовсе… Иногда он резко поднимал ладонь, заставляя её замереть, и через секунду из-за поворота выползало нечто с шестью глазами и панцирем, словно из слоёв металла.

Он действовал молниеносно. Одно движение – и странное копьё, будто созданное специально для таких целей, пробивало слабое место. Монстр ещё пытался шевелиться, но Кирилл уже орудовал ножом, привычно разрезая плоть, словно делал это десятки раз. Лираэль вздрагивала, когда он голыми руками вытаскивал из нутра существа сияющий камень души. Свет кристалла отражался в его глазах, но вместо того, чтобы сохранить эту драгоценность на виду, Кирилл мгновенно убирал её. И камень исчезал. Без жеста заклинания, без сумки или артефактного контейнера.

Она не понимала как. Не слышала щелчка портала, не чувствовала искажения маны. Камни просто растворялись в его руках, словно были проглочены тенью.

– Где ты их хранишь?.. – Почти вырвалось у неё, но она вовремя прикусила язык.

Каждый такой камень был бы целым состоянием для её семьи. В доме их вручали в качестве награды, за них спорили магистры, из-за них поднимались и рушились фамильные союзы. А он… Складывал их, словно медяки, и исчезали они так же легко, как и появлялись.

Из-за этого она нервничала всё сильнее. В груди поднимался комок. Там жадность судорожно боролась со страхом. Если он способен так обращаться с камнями душ… Что у него ещё есть? Может, скрытая кладовая?