Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

что Мольпу художник писал с нее. Едва ли не единственная ложь в ее жизни… а недоверие пополам с изумлением во взгляде девчонки помнится до сих пор! От греха лжи она очистилась раз, и другой, и третий, однако рассказывала о ней майтере Бетель, ныне покойной майтере Бетель, снова и снова, на каждой исповеди… Да, надо бы отыскать что-нибудь подходящее, вроде старой малярной кисточки, иначе чем же смазывать? Покопавшись в памяти, майтера Мрамор вспомнила о зубной щетке, уже который десяток лет лежавшей без дела после того, как у нее, окончательно расшатавшись, выпал последний зуб. Что-что, а зубная щетка ей наверняка более не потребуется! Отворив дверь к себе в спальню… кстати, дверь, если удастся, надо бы починить. Хотя бы попробовать: возможно, нанять плотника окажется не по карману.

Однако же нынче ночью ей казалось, что она помнит художника, и небольшой сад во внутреннем дворике его дома, и каменную скамью, на которой прежде сидела старуха (в действительности – его мать), и как сама она стояла, позировала – в пышном наряде, в драгоценном убранстве, на голове, как и подобает богине, стефания, прическу венчает засушенная бабочка, пришпиленная к волосам…

Что говорить, стеснялась она изрядно, а вот кисти у живописца имелись прекрасные, ничуть не похожие на эту изношенную зубную щетку с растрескавшейся до последней степени деревянной ручкой, из настоящей кабаньей щетины, некогда благородно черной, а ныне поблекшей, выцветшей, тускло-серой.

Обмакнув старую зубную щетку в нежно-белый перетопленный бычий жир, майтера Мрамор энергично провела ею вдоль желобка направляющей.

Сибиллой она в то время быть не могла – разве что служанкой сибилл, однако художник состоял в родстве со Старшей Сибиллой, и та, уступив его просьбе, позволила ей позировать для полотна. Хемы способны сохранять позу в неизменности куда дольше, чем био. Художник рассказывал, что именно поэтому все живописцы стараются залучить их в натурщики, когда только могут, однако старуху ему пришлось писать с собственной матери – ведь хемы с виду не старятся…

Запрокинув голову далеко назад и чуть склонив ее вправо, майтера Мрамор улыбнулась собственным мыслям. Так, теперь петли, а после – второй желобок.

Законченную картину художник подарил мантейону…

Откуда на черном рукаве могло взяться серое пятно? Скорее всего, пыль со ступенек. Ну и грязны же! Как следует отряхнув рукав, чтобы от пыли не осталось даже следа, майтера Мрамор двинулась вниз, за ведром и шваброй. Кстати, а помог ли бычий жир, подействовал ли как надо? Быть может, следовало потратиться на настоящее масло? Для пробы она толкнула складную лесенку кверху. Определенно, помог, да еще как! Раз – и лесенка сложена, на удивление гладко, без скрипа, а стало быть, ей удалось сэкономить по меньшей мере три дольки. Кстати, а как она опускала лесенку? Да, верно, при помощи вязального крючка, но если не подтягивать кольцо к потолку, крючок и не потребуется. К тому же лесенку все равно придется опускать, чтоб отмыть дочиста, а ей не терпится убедиться, что механизм работает как положено.

Стоило слегка потянуть кольцо, лесенка соскользнула вниз, в воздухе заклубилось едва заметное облачко пыли…

«А ты метелкой ее, метелкой!»

Все до единого расхохотались, и сама она тоже, хотя смутилась до невозможности. А он, рослый, превосходил ее силой… на сколько же? В пять целых и двадцать пять сотых раза. Жаль, симпатичные, приятные взору черты его стального лица поблекли, едва она попробовала взглянуть на него снова…

А впрочем, вздор это все. Вздор.

Такой же, как и уверенность, будто она позировала живописцу, хотя множество раз признавалась майтере, что солгала. И этих новых деталей она ни за что не взяла бы, если б… хотя они, безусловно, принадлежали ей.

Еще раз наверх по складной лесенке. В последний раз… и вот он, ее старый сундук. Отворив слуховое оконце, она выбралась на крышу. Если соседи подглядывают, потрясены будут до беспамятства!

«Сундук»… это слово пробуждало в памяти только воспоминания о недавних поисках его владелицы. Нет, не «сундук» – «рундук»! Вот оно! Вот и перечень платьев, которые она носила до того, как сестры общим голосованием приняли ее к себе. И ее духи. И общая тетрадь, которую она хранила исключительно ради занятий письмом, ради того, чтоб отрабатывать почерк. Вполне вероятно, вернувшись на чердак и открыв свой рундук, она найдет там все это, и ей не придется снова смотреть на громадину, гудящую в небе над головой…

И все же майтера Мрамор подняла взгляд.

Огромна, но не настолько, чтоб заслонить небосвод целиком: вон как сияет небесная твердь по обе стороны от нее. Держится заметно выше, сдвинулась дальше к западу, нависла над самым рынком и медленно, но верно ползет в сторону Палатина, пересекает продольной осью Решетчатую, где более не выставляют схваченных преступников за решетками всем напоказ, и гудит, рокочет, и ее рокот – негромкий, едва ли не за гранью слышимости – очень похож на мурлыканье горного льва величиною с гору…

Все, хватит. Надо спускаться вниз. Занять себя делом. Стиркой или стряпней… хотя она мертва, майтера Бетель и прочие также мертвы, майтеру Мяту носит один Пас знает где, а стало быть, стряпать не для кого – ну разве что ребятишки с утра прибегут на уроки.

Титанический сгусток тьмы высоко в небесах укрыл тенью озаренное солнцем поле, и беспорядочную вереницу слуг, в которой стояла и она, и ровную, точно струна, колонну солдат.

– Как же грязна на вид! – пробормотала она себе под нос при виде громады, спустившейся с неба (а поначалу – черного пятнышка не больше чешуйки сажи далеко в вышине).

– А ты метелкой ее, метелкой! – услышав ее, посоветовал один из солдат.

Все вокруг засмеялись, и она засмеялась тоже, хотя, наверное, расплакалась бы от обиды, если б могла плакать, но, гневно, вызывающе взглянув в его глаза, увидела в них желание… желание, немедля овладевшее и ей самой.

Как же высок он был! Как плечист, как могуч! Сколько стали!

Под брюхом необъятной темной массы парили, сновали туда-сюда крылатые создания величиной с комаров, но вот на ее глазах что-то взвилось к ним, вспыхнуло желтым пламенем, словно капнувший в плиту жир жарящегося бекона… и некоторые, кувыркаясь, полетели к земле.

– Ну вот, пришли, – сообщил Чистик Синели, указав на пролом в стене коридора.

– Это и есть ход в яму?

– Если он не соврал. Я пойду первым, а ты подожди тут, послушай. Почуешь какую тухлятину, делай ноги.

Синель согласно кивнула, хотя про себя подумала, что при ракетомете в руках любой тухлый расклад повернуть в свою пользу проще простого, поглядела, как он ужом (лаз для такого широкоплечего парня оказался узковат) протискивается в пролом, подождала, прислушиваясь, минут