Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Нетвердым шагом доковыляв до ближайшего кресла, Кетцаль опустился на алый бархат сиденья, а посох уложил поперек колен.

– Нет, – отвечал он, – но велика ль в этом важность, патера кальд?

– Скорее всего, нет. Я просто навожу порядок в собственной голове, раскладываю происшедшее по полочкам, – пояснил Шелк, задумчиво чертя указательным пальцем круги на заросшей щетиной щеке. – Должно быть, к этому времени Его Высокопреосвященство сумел добраться до майтеры Мяты… вернее сказать, до генералиссимы Мяты. Возможно, они уже работают над условиями перемирия. Надеюсь, что так: это может пойти нам на пользу. Мукор же добралась до нее вне всяких сомнений, и, выслушав Мукор, генералиссима Мята начала штурм Палатина в надежде спасти меня… что мне следовало предвидеть заранее. Увы, накануне вечером я мыслил не слишком ясно, иначе ни за что не сообщил бы ей, где нахожусь.

– Мукор? – переспросила Гиацинт. – То есть трёхнутая девчонка Крови? Она тоже была здесь?

– В некотором смысле…

Вот это да! Оказывается, не сводя глаз с желтых фиалов и шоколадно-коричневых виолончелей, пляшущих по ковру, он, Шелк, вполне способен разговаривать с Гиацинт без запинки и даже, пусть худо-бедно, пусть не всегда, думать, что говорит!

– Я, – продолжал он, – познакомился с ней поздней ночью фэалицы и разговаривал в Оранжерее, незадолго до того, как меня отыскала ты. Однако давай объяснимся на ее счет позже: очень уж все это неприглядно и вдобавок непросто. Главное, она согласилась передать от меня кое-что на словах генералиссиме Мяте и передала. Во время моего разговора с полковником Оозиком его бригаду держали в резерве, а после, когда начался штурм, очевидно, перебросили сюда, на укрепление обороны Палатина.

– Да, – кивнув, подтвердила Гиацинт, – перед тем, как мы тебя разбудили, он мне так и сказал. Сказал, что тебе с этим здорово повезло, потому что советник Лори приказал ему послать кого-нибудь покончить с тобой, но вместо этого он примчался сюда сам и привез тебе доктора.

– Это я тебя вчера оперировал, кальд, – сообщил Шелку хирург, – но не рассчитываю, что ты меня вспомнишь. Ты ведь, можно сказать, был при смерти.

Лысеющий, с лошадиным лицом, он явно провел ночь без отдыха: глаза покраснели, воспалились, мятая зеленая рубашка обильно забрызгана кровью…

– Очевидно, поспать тебе, доктор, не довелось?

– Отчего ж, довелось, целых четыре часа. Многовато, но ничего не попишешь: руки трястись начали. У нас ведь раненых – больше тысячи.

Гиацинт присела на кровать рядом с Шелком.

– Вот и нам тоже… то есть поспать удалось часа так четыре, не больше. Вид у меня, наверное – жуть. Будто у старой ведьмы.

Тут Шелк совершил ошибку, попробовав в этом удостовериться, и обнаружил, что не способен вновь отвести от нее взгляд: глаза не слушались, отказывались повиноваться наотрез.

– Таких красавиц, как ты, не сыщется во всем Круговороте, – сказал он.

Рука сама отыскала ее ладонь, но Гиацинт указала легким кивком на Кетцаля.

Казалось бы задремавший в покойном кресле алого бархата, Кетцаль поднял взгляд, точно она окликнула его по имени.

– Нет ли у тебя зеркала, дитя мое? Уверен, в таких покоях непременно найдется хотя бы одно.

– В гардеробной стекло есть, Твое Высокомудрие. Попроси, и оно покажет твое отражение, – ответила Гиацинт, пощипывая пухлую, нежную нижнюю губу. – Вот только мне там как раз одеваться нужно. Думаю, Оози принесет речь для патеры и одну из тех штуковин, ушей, уже через минуту-другую.

Кетцаль с трудом, опираясь на посох, поднялся с кресла, и у Шелка защемило сердце. Как же он слаб!

– Мне удалось поспать четыре часа, Твое Высокомудрие. Боюсь, Гиацинт с доктором посчастливилось куда меньше… но Твоему Высокомудрию, полагаю, не удалось поспать вовсе.

– В мои годы, патера кальд, человеку много не нужно, а вот зеркало пригодилось бы очень. У меня, видишь ли, не все благополучно с кожей. Ты слишком хорошо воспитан, чтоб упомянуть об этом вслух, но так оно и есть. Теперь мне приходится, точно женщине, всюду таскать с собой румяна и пудру и при всякой возможности приводить в порядок лицо.

– Тогда тебе, Твое Высокомудрие, в бальнеум нужно, – сообразила Гиацинт, тоже поднявшись на ноги. – В бальнеуме зеркало есть, а я, пока ты там, оденусь.

Кетцаль заковылял к двери и скрылся за нею. Гиацинт на миг приостановилась, касаясь ладонью дверной ручки, явно позируя, но при такой красоте Шелк готов был простить ей грехи куда более страшные.

– Вы, мужчины, думаете, будто девушке на одевание нужна уйма времени, но нынче утром я надолго не задержусь. Не уезжайте без меня.

– Не уедем, – заверил ее Шелк и перевел дух лишь после того, как дверь в будуар затворилась за ее спиной.

– Др-рянь штука. Сквер-рная, – пробормотал Орев с верхушки столбика для балдахина.

Меченос вновь продемонстрировал Шелку окованную серебром трость.

– А вот теперь я тебе, отрок, покажу, чего она стоит! Скромна? Благопристойна? Авгурам ведь нельзя носить меч либо саблю, верно? А с этой вещицей – пожалуйста, гуляй где угодно! Ты ведь тогда, в первый раз, тоже с тростью ко мне приходил?

– Др-рянь штука! – каркнул Орев, спорхнув на плечо Шелка.

– Действительно, в тот день при мне была трость, но у меня ее больше нет. Увы, я сломал ее.

– Ну, эту-то не сломаешь! Гляди!

Легкое движение рук, и набалдашник трости обернулся рукоятью прямого, узкого обоюдоострого клинка, выскользнувшего из темно-коричневого древка, точно из ножен.

– Вот так! Повернуть, а потом потянуть! Попробуй-ка!

– Я предпочел бы вновь соединить то и другое, – возразил Шелк, принимая у Меченоса трость. Для трости она оказалась тяжеловата, но для меча, пожалуй, слишком легка. – Орев совершенно прав: скверная это штука.

– Сталь с никелем! И с хромом! Всем клинкам клинок! Веришь, нет: удар азота парировать можно!

Шелк содрогнулся.

– Охотно верю. Однажды я пробовал разрубить азотом стальную дверь, но не смог.

Разговор об азоте напомнил ему о золоченом иглостреле Гиацинт, и Шелк торопливо сунул руку в карман.

– Уф… здесь. Его нужно вернуть ей… а я было испугался, что он куда-то пропал, хотя представить себе не могу, кто мог бы взять его, кроме самой Гиацинт, – пояснил он, положив иглострел на простыни оттенка спелого персика.

– Я же вернул тебе тот, большой, отрок. Он при тебе?

Шелк отрицательно покачал головой. Меченос принялся деловито шнырять по комнате, распахивая дверцы шкафов и осматривая полки.

– Согласен, твоя трость вполне может пригодиться, – сказал ему Шелк, – но иглострел мне, право слово, ни к чему.

Меченос волчком развернулся к нему и протянул ему иглострел.

– Ты ведь мир восстанавливать собираешься, отрок?

– Надеюсь, мастер Меченос, и это как раз…

– А вдруг кому не понравится, как ты его восстанавливаешь? Держи!

– Вот, кальд! – объявил Оозик, ворвавшийся в спальню с листом бумаги и черным предметом, похожим скорее на отлитый из полимера цветок, чем на настоящее ухо. – Я его включу, прежде чем передать тебе, а ты попросту говори