Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Мир.

Мир… мир – по крайней мере, меж теми, кто закрепился на Палатине, и теми, кто взял холм в кольцо. Сколь бы невероятным это ни казалось, сотни – нет, даже тысячи – человек прекратили бой всего-навсего потому, что так им велел он, Шелк! При этой мысли Шелку сразу же сделалось лучше. Неужто мир, как и кровь, поправляет здоровье, придает сил? Сил ведь определенно прибавилось, хотя сильным и крепким его пока не назовешь. Во время сна хирург влил в него крови – еще крови, и сон этот, должно быть, оказался чем-то сродни глубокому обмороку, раз уж Шелка не разбудил даже укол иглы. Чужая кровь, чужая жизнь сберегла жизнь ему, хотя накануне вечером он был уверен, что не переживет этой ночи. Ну что ж, очевидно, дурные предчувствия можно, еще как можно обмануть – вот это нужно запомнить накрепко. Если рядом друзья, готовые прийти на помощь, человеку вполне по силам ковать собственную судьбу самому.

IX

Победа

Как выяснилось, Меченос, отправившись во Дворец, привез одни из лучших риз Реморы. Ризы пришлись на удивление впору, хотя в их мягкой ткани и чувствовался намек на чопорную, помпезную роскошь, неизменно внушавшую Шелку нешуточную неприязнь.

– Без них тебя, отрок, не узнает никто, – пояснил Меченос.

Не очень-то понимая, отчего его наверняка узнают в роскошных ризах, Шелк лишь покачал головой.

Следом за Меченосом в спальню вернулся Оозик.

– Кальд, я приказал оснастить твой пневмоглиссер дополнительными прожекторами. Кроме этого, к антенне прикрепят флаг. Парой прожекторов осветят его, остальные будут направлены на тебя, – сообщил он и, не дожидаясь ответа, повернулся к хирургу. – Доктор, как он? Готов?

– Подолгу ходить ему не рекомендуется, – ответил хирург.

– Да я, если нужно, хоть весь город пешком обойду, – заверил их Шелк.

– Ему нужно снова лечь и полежать, – объявила Гиацинт. – Пускай лежит до самого отъезда.

Шелк, дабы не волновать ее, покорно лег на кровать.

Уже через полминуты (по всем ощущениям, никак не более) Меченос с хирургом подняли его и перенесли в паланкин. Гиацинт точно так же, как в то время, когда официанты выносили Шелка из Оранжереи, шла у его изголовья, и Шелку казалось, будто вместе с нею рядом идет сад матери. Ковылявший с другой стороны Кетцаль осыпал, кропил его благословениями, и шелковичного цвета бархат пролокуторских риз насыщал студеную, ветреную тьму ароматом ладана пополам с чем-то еще. «Фру-фру-фру» юбок Гиацинт и «ших-ших-вжих» риз Кетцаля, отдаваясь в ушах, заглушало треск упомянутого Оозиком флага под натиском сильного ветра. Штурмовики, щелкнув пятками, вытянулись во фрунт, один из стражников преклонил перед Кетцалем колени для благословения.

– А вот в пневмоглиссер тебе, кальд, лучше бы сесть самому, – негромко сказал Оозик. – Справишься?

Разумеется, на это у Шелка должно было хватить сил. Опираясь на трость Меченоса, он поднялся с паланкина. Где-то вдали грохнул ружейный залп, а в следующий же миг наступившую тишину нарушил негромкий вопль нереальной, неземной высоты.

– Люди… др-раться, – прокомментировал Орев.

– Да, некоторые еще дерутся, – подтвердил Шелк. – Посему нам и нужно ехать туда, к ним.

Из распахнувшегося входного люка хлынул наружу поток желтоватого света. Хирург, забравшись в кабину, протянул Шелку руку.

– А вот пневмоглиссер Крови был открытым, – заметил Шелк, вспомнив, как оказался в подобной машине впервые. – Со складным двустворчатым верхом, таким прозрачным, что все вокруг видно немногим хуже, чем без него, но если верх убран, можно встать во весь рост.

– В этом тоже можно стоять, вот здесь, – пояснил хирург, направив Шелка к нужному месту. – Видишь? Наверху башенка.

Шелк, выпрямившись, кивнул.

– Да, вчера я ехал в одном из таких, а когда ливень кончился, выбрался наверх. Только там внутри было гораздо, гораздо теснее.

Действительно, ведь большую часть кабины заняли тела погибших, включая тело доктора Журавля…

– Мы выгрузили большую часть боеприпасов, кальд, – сообщил штурмовик, сидевший в кресле пилота.

Шелк едва не кивнул вновь, хотя штурмовик-пилот никак не мог видеть его головы, вспомнил о трапе, отыскал взглядом тонкие, точно паучьи лапки, ступени из металлических прутьев и осторожно, однако уверенно вскарабкался наверх, к открытому люку, венчавшему башенку.

– Др-рянь штука, – встревожившись, сообщил ему Орев. – Сквер-рная. Блестит.

К немалому собственному удивлению, Шелк улыбнулся.

– Ты о вот этой скорострелке?

И вправду: открытый затвор вороненой, матово-черной скорострелки ярко поблескивал сталью.

– Они не станут стрелять из нее в нас, Орев. И ни в кого другого, надеюсь, не станут стрелять тоже.

– Там есть седло для стрелка, кальд, – донесся снизу голос хирурга. – Седло и… такие штуковины, упоры для ног…

– Стремена.

Этот голос, вне всяких сомнений, принадлежал Оозику.

Устраиваясь на обитом кожей сиденье, Шелк едва не обронил – но все же не обронил – трость Меченоса. Вокруг пневмоглиссера собрались конные офицеры, в половине улицы от машины стояла «вольно» целая рота штурмовиков, а с крыльца наблюдал за всем этим знакомый лакей, впустивший Шелка к «Горностаю». Заметив его, Шелк помахал ему тростью, и лакей, сверкнув в темноте широкой белозубой улыбкой, замахал рукою в ответ.

«Скоро опять дождь польет, – подумалось Шелку. – Кажется такого хмурого, темного утра у нас не бывало с самой весны».

У его локтя возникла голова Кетцаля.

– Я буду рядом, патера кальд. Мне подыскали ящик, на нем можно стоять.

– Но как я могу сидеть, когда Твое Высокомудрие стоит? – со всей твердостью, на какую только оказался способен, возразил Шелк.

Носовой люк пневмоглиссера распахнулся, и Оозик, высунувшись наружу по грудь, заговорил с кем-то, сидящим в кабине.

Кетцаль коснулся ладони Шелка. Казалось, его сухие, холодные пальцы начисто лишены костей.

– Ты ранен, патера кальд, и до сих пор гораздо слабее, чем полагаешь. Сиди, не вставай. Такова моя воля.

Голова Пролокутора поднялась вровень с головой Шелка.

– Как будет угодно Твоему Высокомудрию.

Упершись обеими руками в края люка, Шелк напряг мускулы, выталкивая наверх неожиданно непослушное тело. На миг усилие показалось ему чрезмерным: сердце забилось чаще, руки задрожали, но затем одна из ступней нащупала угол ящика, на котором стоял Кетцаль, и Шелк, оттолкнувшись ею, сумел взгромоздиться на комингс распахнутого люка башенки.

– Вот так. А место стрелка можешь занять ты, Твое Высокомудрие.

Пневмоглиссер приподнялся над землей и устремился вперед. Казалось, голос Оозика, заглушающий даже рев двигателей, достигает каждой из улиц города:

– Виронцы! Сограждане! Наш новый кальд едет к вам, как и было обещано! Рядом с ним Его Высокомудрие Пролокутор, подтвердивший, что кальду Шелку благоволят все бессмертные боги! Приветствуйте кальда! Следуйте за ним!

Ярчайший белый свет, вспыхнувший справа и слева от силы на расстоянии вытянутой руки, а то и менее, на время совершенно лишил Шелка возможности что-либо разглядеть.

– Девочка… идет! – воскликнул Орев.

Между их пневмоглиссером и штурмовиками, с осторожностью лавируя среди конных офицеров, вклинился еще один пневмоглиссер – черный, гражданский. На переднем сиденье, рядом с пилотом, стояла во весь рост Гиацинт. Увидев ее, Шелк в изумлении замер с разинутым ртом, а Гиацинт на его глазах,