Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Лаз оказался узковат даже для нее: казалось, бедра в пролом не пройдут ни за что. Извиваясь, ругаясь на чем свет стоит, Синель вспомнила о зловещих предупреждениях Орхидеи… и что задница у Орхидеи вдвое – по меньшей мере, вдвое! – толще, чем у нее.

Столь трудный путь привел ее к яме в яме, глубокой, точно цистерна. Как выбраться из нее наверх, с ходу сообразить не удалось… однако Чистик наверняка нашел способ, иначе прямо здесь и торчал бы.

Уф! Вот и бедра прошли… Шумно отдуваясь, Синель уперлась коленями в неровную землю и извлекла из лаза ракетомет.

– Это ты, Дойки? – склонившись над краем ямы, окликнул ее Чистик, почти неразличимый в кромешной тьме.

– А кто ж еще? К тебе как подняться?

– Там тропка такая, узенькая, вокруг стенок.

С этим Чистик исчез.

Действительно, вокруг стенок ямы вилась узкая (от силы кубит в ширину), крутая, как лестница, тропка. Нащупав ее, Синель с осторожностью, стараясь не глядеть под ноги, побрякивая фонарем Гелады, подвешенным к стволу ракетомета, двинулась наверх.

– Ладно, – раздался над головой голос Чистика, – может, и соглашусь, но не раньше, чем она к нам поднимется. Пусть на него поглядит.

Вскоре Синель, вскарабкавшись наверх, смогла оглядеть яму. Около стадии в поперечнике, очертания теряются в темноте, отвесные боковины облицованы чем-то наподобие крылокамня… а невдалеке, с ее стороны, над ямой высится внушительная стена! Оглядев стену, но так и не поняв, что это, Синель повернулась к Чистику в окружении темных силуэтов, а после вновь оглянулась, подняла взгляд, и лишь после этого узнала хмурую стену Аламбреры, которую много раз видела снаружи, но изнутри – никогда.

– Давай сюда, Дойки, – позвал ее Чистик. – Темнячок при тебе?

– Слышь, Чистик, я б его лучше не зажигал, – возразил кто-то.

Голос показался Синели смутно знакомым.

– Пасть закрой.

Сняв со ствола ракетомета фонарь Гелады, Синель неуверенно шагнула к Чистику и едва не упала, споткнувшись об узел тряпья в темноте.

– Давай, Зубр, – велел Чистик. – Только прикрой до отказа.

Один из остальных принял у Синели фонарь. К невыносимой вони испражнений и немытых тел прибавился едкий запах дыма: какой-то бородач с глазами вроде пустых глазниц черепа снял крышку с небольшого железного ящичка. Под его дуновением угли в ящичке замерцали кроваво-алым, осветили лицо бородача, и Синель, от души пожалев, что успела его разглядеть, поспешила отвести взгляд. Над углями задрожал язычок пламени, и Зубр поднес фонарь к огню, а после немедля сдвинул шторки, сузив луч желтого света до толщины указательного пальца.

– Держи, Чистик.

– Нечем, – ответил Чистик. – Давай сам.

Придвинувшись ближе, Синель разглядела в его руке полусаблю, а в другой руке пулевое ружье. Клинок полусабли потемнел от крови.

– Вначале патеру ей покажи, – велел Чистик.

Темные фигуры на ножках не толще лучинки расступились в стороны, и тонкий, как карандаш, луч света озарил черный тряпичный сверток, воззрившийся на Синель исполненными муки глазами Наковальни. Рот авгура оказался перетянут какой-то тряпкой.

– Красавчик, а? – хмыкнув, заметил Чистик.

– Но он же вправду авгур, – отважилась напомнить Синель, – а их…

– Дойки, он пару вот этих уложил из моего иглострела. Натурально, они на него рассерчали и навалились толпой. Еще минутка, и мы его освободим… может быть. Зубр, теперь солдата ей покажи.

Молота тоже связали, однако затыкать и заматывать ему рот тряпьем не стали. Интересно, много ли толку затыкать рот хему?

«Наверное, нет», – рассудила Синель.

– Прости, Мол, – сказала она. – Я тебя выручу. И тебя, и патеру тоже.

– Его собирались зарезать. Ткнуть в горло, – сообщил ей Молот. – Схватили со спины. Из-за моей беспечности.

Говорил он без спешки, без затаенной злобы, однако вложил в эти слова целый круговорот презрения к себе самому.

– Эти веревки скручены из мускулов вот отсюда, с задней части ноги, – непринужденно пояснил Чистик. – Вот ими-то его и связали. По-моему, здорово прочные.

Синель с Молотом не проронили ни слова.

– Только, по-моему, не удержат они его. Не удержат, если он всерьез постарается. Я бы сказал, тут цепи нужны, да потолще.

– Знаешь, Ухорез, может, не стоит мне этого говорить…

– Валяй, говори.

– Что, если они и на нас с тобой толпой бросятся, как на патеру?

– Да, я ж как раз собирался тебе объяснить, отчего Молот не дергается. Наверное, с этого надо было и начать.

– Потому что его ружье у тебя?

– Угу. Только я-то у этих его забрал, понимаешь? Они Наковальню схватили и заставили Молота ружье им отдать. Солдата прикончить, конечно, непросто, но из ружья можно. И из твоего ракетомета тоже.

Однако Синель его почти не слушала. Пока она протискивалась сквозь узкий пролом в стене коридора, басовитое гудение наверху смешалось с шумом крови в ушах настолько, что одно не отличишь от другого, но теперь ей сделалось ясно: на самом деле гудит вон та темная громадина в небе. Поначалу (как и майтера Мрамор) принявшая ее за тучу, Синель в изумлении задрала голову.

– Сейчас. Сейчас и до этой штуковины дело дойдет, – успокоил ее Чистик, тоже подняв взгляд к небу. – Грозный Тартар говорит, это воздушный корабль. Судно, вроде как лодка старика Ельца, понимаешь? Только плавает не по воде, а по воздуху. На Вирон напала рани Тривиганта, и это еще один резон сделать, как он показывал там, внизу…

Молот грузно поднялся, выпрямился, расшвырял четверых тонконогих, попытавшихся его удержать; сухожилия, стягивавшие его запястья и щиколотки, полопались с таким треском, будто поблизости кто-то поджег связку шутих.

Чистик небрежно, как ни в чем не бывало воткнув полусаблю в землю у ног, направил на Молота дуло ружья.

– Не балуй.

– Нам же в бой надо, – возразил Молот. – И патере, и мне. Мы город должны защищать.

Обученная самим же Молотом заряжать ракетомет и стрелять, Синель нехотя прицелилась в его широкую стальную грудь, но Молот, припав на колени, выдернул изо рта Наковальни кляп и разорвал двумя пальцами веревки, стягивавшие руки и ноги авгура.

– Глядите! Глядите! – заорал Зубр, ткнув пальцем вверх, а после вотще направив к небу луч фонаря Гелады.

Его товарищи тоже заорали наперебой, тыча пальцами в небо.

Однако их вопли заглушил новый голос, далекий, однако загремевший с небес громче голоса любого из смертных и отразившийся гулким эхом от стен ямы:

– Заключенные, вы свободны! В эту минуту Вирону необходим каждый из вас! Во имя всех бе… во имя Иносущего, забудьте вражду с городской стражей, вставшей на сторону Хартии! Забудьте все ссоры и распри с согражданами, а самое главное, забудьте все разногласия между собой!

Синель ухватила Чистика за локоть.

– Это патера Шелк! Я узнаю его голос!

Чистик только и смог, что недоверчиво покачать головой. Нечто – кувыркающееся на лету, да еще (невероятное дело) с башенкой и скорострелкой – взвившись над парапетом стены, неуклонно опускалось по широкой дуге прямиком в яму. Пневмоглиссер стражи, поднятый ветром, хотя ветра-то никакого нет, над Аламбрерой, на