Худший корабль во флоте - Скайлер Рамирез

пытаемся отучить экипаж его использовать, это неуважительно. Но пока что нам не удалось искоренить эту привычку полностью. — Она бросила на Ингбара взгляд, не уступавший по силе тому, что метнула в него Лин несколько секунд назад. Я снова едва не рассмеялся.

— Что ж, иногда не вредно позволить экипажу немного повеселиться, — сказал я с кривой ухмылкой.

Как я и ожидал, на лице Есаян мелькнул гнев, прежде чем она взяла себя в руки и лишь раз кивнула в знак того, что услышала мой комментарий. Лин покачала головой, но, казалось, была оскорблена не так сильно, как Есаян.

— В любом случае, — продолжил я, — расскажите мне о своих отделах.

Это был вопрос, которого они от меня ждали. Он послужил толчком для обоих младших офицеров, и они пустились в монологи о своем немногочисленном персонале и системах.

Я позволил им говорить, пока матрос приносил нечто, похожее на ужин. На вкус оно оказалось еще хуже, чем на вид, но я не ел со времен обеда на транспорте, и выпитый алкоголь делу не помогал. Пока я ел, я кивал и издавал тихие звуки согласия в некоторых местах, чтобы они думали, будто я слушаю. В какой-то момент мне показалось, что Лин поймала мой слишком уж пристальный взгляд, но я быстро повел головой, будто просто обводил взглядом стол, а не снова пускал слюни на ее изгибы.

В общем и целом, первый ужин в кают-компании не стал полной катастрофой. Жаль, что остаток ночи окажется именно таким.

Глава 5

Попытка забыть

Той ночью, завалившись на койку, я надеялся, что мне приснится Джессика Лин. Но вместо нее мне приснилась Карла. Мне приснился тот первый раз, когда я увидел ее после катастрофы на Беллерофонте. Во сне я прибывал домой на быстроходном флотском транспорте — любезность, оказанная человеку моего звания, хотя меня явно вызвали на Прометей, чтобы предать суду за случившееся. Люди на транспорте вели себя со мной немного странно, словно не зная, как ко мне подступиться.

Карла ждала у шлюза на станции «Домашняя-1», когда транспорт пристыковался. Едва я сошел на берег, она подбежала ко мне, обвила руками и уткнулась головой мне в грудь.

— Брэд, я так рада, что ты дома, — сказала она голосом, в котором звучала искренность.

Но я-то знал, что к чему. Я возвращался не после обычной командировки, не для получения очередного повышения и даже не для посещения одного из бесконечных военных балов, где ее отец сиял бы, глядя на дочь, и бросал на меня неодобрительные взгляды.

Нет, я возвращался домой, потому что мог лишиться свободы. И я не был уверен, что чувствую по этому поводу. Часть меня, конечно, негодовала. Никто не хочет предстать перед военным трибуналом и, возможно, сесть в тюрьму. Но другая часть меня знала, что я это заслужил. В конце концов, мои действия привели к гибели пятисот человек — пятисот четырех, если быть точным; все — невинные гражданские.

Я оттолкнул Карлу, не смея взглянуть ей в глаза. Я молчал, не доверяя собственному голосу, и вместо этого мягко отодвинул ее в сторону, чтобы продолжить свой путь по коридору навстречу своей судьбе…

Я проснулся с тем же чувством тщетности, которое охватило меня, когда я сошел с того транспорта. Только теперь к нему примешивалось двойное чувство досады. Потому что именно в тот момент я впервые оттолкнул Карлу… впервые заставил ее почувствовать, что она больше мне не жена.

Не то чтобы я мог поступить иначе. Я не заслуживал ее, и я это знал. Больше всего я жалел, что не оттолкнул ее более решительно. Мне следовало подать на развод в ту же секунду, как я прибыл домой на Прометей, освободив ее, чтобы она могла жить дальше без чувства вины и оглядки на прошлое. В конце концов, ее дорогой папочка ни за что не позволил бы ей оставаться замужем за Мясником Беллерофонта. Я это знал, и она, должно быть, тоже это знала.

Но вместо того, чтобы поступить смело и сказать ей прямо здесь и сейчас, что все кончено, я молчал, позволяя ей томиться в неопределенности, пока сам отворачивался от нее и больше ни разу не подпустил к себе. Поэтому я даже не удивился, когда три месяца спустя застал ее в постели с сыном вице-адмирала Кларингтона. К тому времени ей наконец стало ясно, что со мной у нее нет будущего.

Теперь я лежал без сна на своей койке, заново переживая в голове тот чудесный момент. Хоть я и оттолкнул Карлу и даже решил, что должен ее отпустить ради ее же блага, все равно было больно застать ее в постели с этим пустоголовым идиотом Кларингтоном. Без влияния своего папаши этот парень не дослужился бы и до командования транспортом. Но, видимо, капитан линкора, получивший свой пост исключительно по протекции, все же был для Карлы лучшим вариантом, чем опозоренный убийца. С ее логикой я поспорить не мог. Хотя видеть ее с другим мужчиной оказалось куда больнее, чем я мог себе представить.

Это был самый мерзкий образ в длинной череде омерзительных воспоминаний за последние полгода моей жалкой жизни. А это, знаете ли, о многом говорило! В конце концов, я убил несколько сотен детей.

Теперь о сне не могло быть и речи. Делать было нечего, а отвлечься было необходимо, и я покосился на свой рундук. Выбравшись из койки, я проковылял два шага к нему и открыл его личным кодом; с заспанными глазами это удалось лишь с нескольких попыток.

Открыв рундук, я потянулся внутрь и вытащил бутылку. Я едва не сделал этого сразу после возвращения с ужина в кают-компании. Но, измученный дорогой — я никогда толком не спал на транспортах, — я проявил толику самоконтроля и вместо этого лег спать, велев Лин не беспокоить меня, чтобы я мог наверстать упущенное и прочесть мириады отчетов, которые она и другие офицеры мне уже прислали.

Как же, буду я их читать.

Но теперь сон улетучился, и я, почти в панике, свернул крышку одной из купленных на станции бутылок — дешевой текилы. Не утруждая себя стаканом, я поднес горлышко к губам и сделал глоток. Она чудовищно обожгла глотку, и я едва не подавился, но сделал еще глоток, а затем еще один. Я всегда ненавидел текилу, но сейчас эта боль была на удивление утешительной.