Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

– Я обещала Арданосу, что изберу себе преемницу… согласно его замыслу. Он ждет… – Верховная жрица поморщилась. – Так надо мною и кружит, как ворона над больной овцой. Предполагалось, что это будет Эйлан, но она… ее придется вскорости отослать из обители. Теперь он говорит, что я должна назвать Диэду, но я не стану, да и сама она не согласится, разве что Богиня… – Больную сотряс приступ кашля. Кейлин поспешно отставила чашу с настоем и поддержала Лианнон в сидячем положении, ласково похлопывая по спине, пока дыхание у нее не восстановилось.

– Разве что Богиня явит тебе Свою волю, – докончила за нее Кейлин, и Верховная жрица Вернеметона не сдержала улыбки.

Лианнон умирала. Это понимали все – все, кроме, может быть, Кейлин, которая преданно, с нежностью отчаяния, ухаживала за больной денно и нощно и почти не отлучалась из ее комнаты. Даже те жрицы, которые всегда с подозрением относились к чужеземке из Гибернии, теперь поневоле восхищались ее самоотверженностью. И Диэда, и Эйлан догадывались о том, что конец близок, – но ни одна из них не смела вслух сказать об этом Кейлин.

– Но она ведь так искушена в целительстве, – промолвила Диэда, когда они с Эйлан шли к реке стирать простыни Лианнон. – Она не может не понимать!

– Полагаю, она все понимает, просто не хочет мириться с неизбежным, – отозвалась Эйлан, с любопытством покосившись на родственницу. Диэда, конечно, никак не могла удержаться от ехидных замечаний – мол, грязное белье Верховной жрицы пахнет ничуть не лучше любого другого, и с какой бы стати стирать его должны посвященные жрицы? – но до сих пор выполняла свою работу добросовестно, не жалуясь.

Как странно, что, став жрицами, они с Диэдой так отдалились друг от друга – ведь им, напротив, полагается быть сестрами! Последние несколько недель, пока Кейлин не отходила от умирающей Лианнон, Эйлан трудилась в паре с Диэдой и вспоминала, как они были близки в девичестве. Глубоко задумавшись, молодая женщина споткнулась о древесный корень.

Диэда тут же протянула ей руку и поддержала ее.

– Спасибо тебе, – удивленно откликнулась Эйлан. Диэда свирепо зыркнула на нее.

– Чего уставилась? – буркнула она. – Если ты думаешь, что я тебя ненавижу, то ничуть не бывало!

Щеки Эйлан жарко вспыхнули, а в следующий миг от лица ее отхлынули все краски.

– Выходит, ты все знаешь, – прошептала она.

– Я ж не такая дуреха, как ты, – фыркнула Диэда. – Если живешь безвылазно в этом курятнике и постоянно сталкиваешься с тобой и с Кейлин, так того гляди услышишь что-нибудь краем уха. Но, блюдя семейную честь, я молчала – и буду молчать. Если кто-то из жриц и узнал твой секрет, то не от меня. По крайней мере, беременность у тебя проходит вроде бы легко. Как ты себя чувствуешь?

Эйлан испытала невыразимое облегчение – наконец-то она могла поговорить о чем-то кроме недуга Лианнон! Диэда, похоже, вполне разделяла ее чувства. К тому времени, как юные жрицы вернулись в Лесную обитель, между ними снова воцарилось доброе согласие – впервые за последние годы.

Но настал день, когда даже Кейлин не могла больше отрицать очевидное. Арданос велел созвать всех женщин обители к смертному одру Верховной жрицы. Старик поседел от горя; Эйлан вспомнилось, как Диэда однажды обмолвилась, будто Лианнон и Арданос любили друг друга. Наверное, это было очень, очень давно – или уж больно странная любовь их связывала.

Вот она, Эйлан, не назвала бы это любовью, а уж кому и знать о любви, как не ей! Но Арданос неотлучно сидел рядом с умирающей – она была без сознания – и держал ее за руку. У постели Лианнон по двое и трое дежурили жрицы: они неслышно проскальзывали в спальню и так же незаметно удалялись, а Кейлин заметно нервничала – как бы они не побеспокоили больную.

– Ну что она так изводится? Сдается мне, Верховную жрицу уже ничего не может потревожить, – шепнула Эйлан Диэде, и та молча кивнула.

День клонился к закату, и Арданос вышел за дверь глотнуть свежего воздуха. В комнате больной, как оно обычно бывает, стояла жаркая духота, и Эйлан ничуть не осуждала архидруида за то, что ему захотелось развеяться. Близился Лугнасад, но дни еще не сделались заметно короче, темнело поздно. Комнату заливало закатное зарево, однако солнце опустилось уже совсем низко – вот-вот зайдет за горизонт. Эйлан пересекла комнату, чтобы зажечь светильник, и вдруг заметила, что Лианнон очнулась, смотрит на нее – и в глазах у нее читается узнавание, впервые за много дней.

– Где Кейлин? – еле слышно выдохнула она.

– Вышла заварить тебе травяного настоя, матушка, – отозвалась Эйлан. – Позвать ее?

– Некогда, – закашлялась Верховная жрица. – Поди сюда… ты Диэда?

– Я Эйлан, а Диэда в саду; хочешь, я схожу за нею?

Послышался странный, дребезжащий и сиплый звук: Эйлан поняла, что больная пытается рассмеяться.

– Даже сейчас я не в силах вас различить, – прошептала она. – Ты разве не видишь в этом перст богов?

Не предсмертный ли это бред? Эйлан предупреждали, что перед самым концом больная может впасть в беспамятство.

– Позови Диэду; времени у меня мало, – резко приказала Верховная жрица. – Я в своем уме; я отлично знаю, что делаю, и должна исполнить свой долг до конца прежде, чем умру.

Эйлан побежала за Диэдой. Очень скоро молодые жрицы вернулись и вдвоем подошли к постели умирающей. Лианнон улыбнулась, глядя на них.

– Правду говорят: перед смертью взор проясняется. Диэда, будь свидетельницей. Эйлан, дочь Реис, возьми торквес – вот он, рядом, – да бери же! – Лианнон, задыхаясь, хватала ртом воздух. Дрожащими руками Эйлан взяла с подушки крученое золотое ожерелье. – И витые браслеты… Теперь надень…

– Но ведь одна только Верховная жрица… – начала было Эйлан. Но старуха не сводила с нее пугающе пронзительного взгляда, и молодая женщина, словно подчиняясь чужой воле, с силой развела концы торквеса и надела его на себя. В первое мгновение ожерелье ожгло ее холодом, но потом удобно охватило хрупкую шею и потеплело, словно преисполнившись признательности за то, что снова соприкоснулось с человеческой плотью.

Диэда сдавленно вскрикнула. Но тут в горле у Лианнон что-то заклокотало, заглушая все прочие звуки.

– Да будет так, – прохрипела Верховная жрица. – Дева и Матерь, я днесь прозреваю в тебе Великую Богиню… Скажи Кейлин… – Старуха на миг умолкла, словно ей не хватало дыхания. Кто из них двоих бредит – Лианнон или она сама? – недоумевала Эйлан. Она снова потрогала тяжелое золотое украшение.

– Кейлин вышла, матушка; позвать ее? –