Мстислав Дерзкий часть 2 - Тимур Машуков

— Смотри, Мстислав. Что видишь ты? — его рука, иссохшая и жилистая, указала на дальние леса за Волховом.

— Лес, — ответил я тогда, юный и глупый.

— Верно, — согласился волхв. — Ты видишь его глазами, что дарованы тебе от рождения. Они показывают тебе преграду. Стену из дерева и листьев. Но представь, что леса нет. Закрой глаза, что обманывают тебя, и открой зрение. Что ты видишь за ним? Увидь то, что сокрыто. Преградой ли материальной, или расстоянием, или чарами. Раскрой свое сознание. Посмотри сквозь.

Я закрывал глаза — и во сне, и сейчас, в кургане, — и пытался сделать то, чему он учил. Отбросить очевидное. Увидеть не форму, а суть. Не дерево, а жизнь, что пульсирует в нем. Не расстояние, а пустоту между точками. Не камень, а память, что хранится в нем.

Это было больнее, чем любая физическая тренировка. Это было похоже на попытку сдвинуть гору силой мысли. Мозг отказывался, бунтовал, увязая в привычных шаблонах. Но я ломал его. Снова и снова. Как и тогда.

Во сне Аскольд вел меня дальше.

— Сила не в том, чтобы поджечь дом, — говорил он, и в его ладони вспыхивал яркий огонек. — Сила в том, чтобы заставить гореть только одну щепку в его основе. Или вовсе не дать ему загореться. Видишь нити? Нити тепла, что тянутся к хворосту? Перережь их. Не силой. Намерением.

Он учил меня не брать силу, как грабитель, а просить ее, как партнер. Договариваться с ветром, чтобы он нес стрелу; с землей, чтобы она расступилась под ногами врага; с водой, чтобы она отравила того, кто ее пьет. Он учил меня слушать. Слышать шепот звезд, песню камней, гнев грозы.

— Ты — витязь, — сурово говорил он. — Твое место в сече, в гуще битвы. Но ты так же и волхв. Твое место — между мирами, в точке равновесия. Ты должен уметь и мечом рубить, и словом удерживать. Иначе твоя сила будет неуклюжей и слепой. Как топор дровосека в руках ребенка.

Я просыпался с головой, раскалывающейся от напряжения, но с новым пониманием. С новым кусочком мозаики, постепенно складывающейся в единую картину.

Дни текли. Боль становилась привычным спутником, а затем и союзником — она говорила мне, что я жив, что я двигаюсь, что я расту. Сила, неохотная и строптивая, вновь понемногу начинала признавать во мне хозяина. Меч снова стал частью руки, а не просто железной палкой.

Я все так же сидел в каменной гробнице, один на один с тенями прошлого. Но я уже не был сломленным изгоем. Я стал кузнецом, заново выковывающим себя. Сохранившим старую форму, но наполняющим ее новым, закаленным содержимым.

И я знал — скоро придет день, когда печать с кургана будет снята. Не для того, чтобы впустить нового страдальца. А для того, чтобы выпустить того, кто пришел сюда умирать, а уйдет — чтобы сеять смерть среди своих врагов.

Время в кургане потеряло привычный ход. Оно сгущалось вокруг меня, как смола, вязкое и тягучее, подчиненное лишь ритму боли и воли. Дни и ночи смешались в единый мучительный и прекрасный процесс ковки. Я уже не просто восстанавливал себя — я переплавлял.

Мои тренировки с мечом стали иными. Я больше не отрабатывал удары. Я вел бои с призраками. Стены кургана растворялись, и я видел Высшую нежить.

Не тех несчастных мертвяков, что ковыляют по воле некроманта. Нет. Ту нежить, что рождается в местах великой скорби и крови сама по себе. Ту, что думает, помнит и ненавидит все живое ледяной, бездонной ненавистью, накопленной за века.

Я снова стоял на валу старого городища, засыпанного снегом и пеплом. А они шли. Мертвые князья в истлевших кольчугах, с синими, сияющими глазами-углями. Их клинки не тупились, их щиты не пробивались обычной сталью. Они двигались в жуткой, идеальной тишине, нарушаемой лишь скрипом ветра в их пустых грудных клетках.

«Не рубить! — кричал я тогда своей дружине, голос срывался в визг от ужаса и напряжения. — Кости слишком крепки! Режь сухожилия, вали на землю и добивай! Огнем!»

Я повторял это сейчас. Мое тело, исполосованное мышечной болью, выписывало не широкие, размашистые дуги, а короткие, отрывистые, точные выпады. Я целился в невидимые суставы, в подколенные сгибы, в основание шеи. Каждый удар сопровождался скупым выдохом и вспышкой внутренней силы, которую я учился вкладывать в сталь — крошечный сгусток солнечного пламени, способный испепелить скверну.

Потом приходили другие тени. Печенеги. Орда, что хлынула на нас, как саранча, с воем и свистом стрел. Я вспоминал жар степного солнца, звон сабель, пыль, забивающую рот и глаза. Мы стояли стеной, щит к щиту, и я, молодой еще волхв, не успевший научиться экономить силу, выжигал их целыми рядами ослепительными вспышками силы. Это была победа. Но сейчас, находясь на поле боя как бы со стороны, я видел свою ошибку. Расточительность. Я выдохся к концу битвы, едва устояв на ногах, и если бы не стойкость дружинников, меня бы растоптали.

Теперь я учился иному. Я представлял ту же степную атаку, но моя магия работала точечно. Не слепая вспышка, а тонкий, раскаленный луч, прожигающий глазницу всаднику, перебивающий тетиву лука, подпаливающий копыто коню. Экономия. Эффективность. Убийственная математика силы.

Хазары. Их железные клинки и странные, чужеземные доспехи. Их маги, что пытались нас околдовать, навести морок страха. Я вспоминал, как мы ломали их чары не грубой силой, а песней. Старые воины затягивали былину, и мы подхватывали, и наша воля, спаянная древними словами воедино, была крепче любой брони. Сейчас, в тишине кургана, я не пел. Я учился создавать ту же сплоченность в одиночку. Направлять волю не широким фронтом, а сконцентрированным копьем, пробивающим любую защиту.

И германские рыцари. Лавина в железных ящиках, надменные лица под забралами, их кресты и уверенность, что они несут истину. Их магия была иной — жесткой, опасной, черпающей силу в слепой вере и дисциплине. Они шли строем, и их щиты сияли священным светом, от которого наша дикая, природная сила отскакивала, как горох от стены.

Тогда мы научились ломать не их, а их строй. Я вызывал из-под земли клубки корней, что оплетали ноги коням и людям. Насылая туман, в котором их порядок терялся. А дружинники били в образующуюся брешь. Сейчас я анализировал каждое их заклятье, каждый проблеск энергии. Искал изъяны в их безупречной, на первый взгляд, броне. И находил. Их сила была мощной,