Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Впрочем, что он такое, этот Иносущий? Вне всяких сомнений, не более чем лопнувший сосуд в мозгу, как и утверждал доктор Журавль.

Но что, если доктор Журавль, полагавший себя – или, во всяком случае, называвший себя агентом тривигантской рани, в действительности был послан самим Иносущим? Кто, как не доктор Журавль, обеспечил ему возможность продолжить попытки спасения мантейона, невзирая на сломанную лодыжку? Кто, как не доктор Журавль, вызволил его, схваченного Аюнтамьенто? Вполне допустимо – нет, даже скорее всего! – на деле скепсис доктора Журавля являл собою искус, испытание веры.

Сумел ли Шелк его выдержать?

Размышляя над сим вопросом, Шелк принялся копать усерднее прежнего, так, что темная, зловонная земля полетела к самому своду. Быть может, испытание он и выдержал, но теперь, усомнившись в сем, почти наверняка подвергнется новому…

Карточка уперлась в нечто твердое. Поначалу Шелк решил, что это камень, однако препятствие оказалось чересчур гладким на ощупь. Еще полминуты трудов, и земляная осыпь порадовала Шелка новой находкой – округлым, изящным крюком. Потянув крюк на себя, Шелк сразу же понял, что отыскал окованную серебром трость, прихваченную для него Меченосом в гостиницу «У Горностая».

Внезапно полость за крылокаменной стеной озарил ослепительный свет. Отвернувшись от яркого луча, Шелк поспешил прикрыть глаза ладонью.

– Я тебя вижу. Вылезай.

Резкий, металлический, этот голос казался знакомым, но обладателя его Шелк сумел узнать лишь после того, как тот продолжил:

– Руки держи на виду.

Голос принадлежал сержанту Песку.

Сидя на спине белого жеребца посреди улицы Фисков, майтера Мята оглядывала надвигающиеся шеренги. В бою каждый из этих солдат стоит троих ее лучших бойцов, однако как же их мало! Воодушевляюще мало, не говоря уж о том, что сюда идут тривигантские штурмовики. Пока всего несколько сотен, но на подходе еще многие тысячи…

– Стреляйте и отступайте, – негромко распорядилась она, а затем перешла на шепот. – О Милостивая Эхидна, не оставь меня в трудный час: пусть голос мой слышат все наши, но не эти солдаты! – И далее, чуточку громче: – Не торопитесь, но и не мешкайте. Хвастать передо мной храбростью сейчас не время. Главное – остаться в живых.

Первая из ровных, блещущих металлом шеренг приблизилась почти на расстояние ружейного выстрела. Развернув жеребца, майтера Мята кентером помчалась прочь. За спиной началась пальба; пронзительному свисту ракет и грохоту взрывов вторил глухой, басовитый лай пулевых ружей.

Кто-то отчаянно вскрикнул.

«Да, я ведь так и велела, особо подчеркивала на совещании», – напомнила себе майтера Мята, хотя, если уж начистоту, нисколько не сомневалась: кричащий вправду, действительно ранен.

Осадив жеребца, она оглянулась. Блокирующая группа Грача вразброд выдвигалась на позиции.

«Рано, – подумалось ей. – Слишком, слишком рано! Только в такие моменты, столкнувшись с чем-то подобным, и начинаешь ценить по достоинству людей наподобие Бизона и капитана, помогающих строить планы и претворять их в жизнь!»

Длинный трос, захлестнутый петлями вокруг каждой из колонн Хлебной Биржи, как и следовало, еще не натянули. Рискнув взглянуть вверх, на ее величавый фасад, майтера Мята отыскала взглядом Шерсть и его погонщиков, укрывшихся в тени, за пол-улицы до здания биржи. И Шерсть, и его люди стояли наготове возле воловьих упряжек, дожидаясь ее сигнала. Погонщики верили ей. Верили, как и те оборванцы, стрелявшие и отступавшие во исполнение ее наказов. Стрелявшие и гибнувшие, поскольку доверились слабой женщине, доверились ей лишь оттого, что Мазама еще в детстве выучил ее верховой езде…

С этими мыслями майтера Мята вонзила пятки в бока жеребца. Вчера жеребцу выпал нелегкий, крайне нелегкий день, однако он прянул с места, помчался вперед пенной волной неодолимой силы, а майтера Мята, крепко стиснув в ладони азот патеры Шелка, вдавила демона в рукоять.

Увидев, как ужасающий клинок рассек надвое небо, погонщики Шерсти хлестнули волов. Трос дрогнул, заскользил по земле, точно безмолвное стальное чудовище, величайшая среди змей Эхидны.

Солдаты, повинуясь громкой команде офицера, заметившего и отряд Грача, и приготовленную ловушку, остановились, развернулись кругом. Вот тут бы и атаковать всерьез, всеми силами, однако голос майтеры Мяты (о чем не стоило забывать) никак не мог отправить бойцов в атаку. Ее команда не воодушевит никого, а значит, атаку нужно возглавить лично. Натянув повод, майтера Мята развернула жеребца, и ее голос, глас серебряной боевой трубы, отразился звонким эхом от каждой из стен.

Клинок азота вдребезги разнес термоядерный генератор в пяти чейнах от нее, и солдат, которому генератор заменял сердце, умер на месте.

Вперед! Вперед, за беспорядочные ряды соратников… второй сраженный солдат, третий! Вперед!..

Споткнувшийся жеребец вскрикнул от боли совсем как человек.

Полдюжины солдат бросились вперед, к ней. Лишившийся сил, жеребец рухнул набок. Казалось, майтере Мяте, обрушив на нее разом все комья земли, все взгорки меж рытвинами, нанесла удар сама улица. Стальные руки стиснули плечи, набежавшие сзади био сцепились с хемами в отчаянной, самоубийственной схватке. Какая-то женщина, втрое крупнее, шире майтеры Мяты взмахнула стальным гвоздодером. Солдат, угодивший под удар, ударил ее в ответ прикладом пулевого ружья, и женщина, рухнув навзничь, больше не поднялась.

Майтера Мята рванулась из рук солдата. Азот она, падая, потеряла… нет, нет, вот же он, под ногой! Солдат, стиснувший ее плечи, точно клещами, поднял ее с земли. В отчаянии майтера Мята изо всех сил ударила по рукояти азота каблуком, и вырвавшийся на волю клинок отсек солдату ступню. Из обрубка ноги, дымясь, брызнула черная, скользкая, точно топленое сало, жидкость; оба упали, стальные пальцы солдата ослабли.

Высвободившись из его рук, майтера Мята нагнулась, подобрала азот и, едва не упав снова, пустилась бежать. Солдаты с ужасающей быстротой устремились за ней. Едва над головой навис хмурый, тяжеловесный фасад Хлебной Биржи, она, развернувшись, разрубила надвое еще одного из солдат. Вспыхнувшие половинки металлического туловища, брызжа искрами, рухнули к ее ногам.

– Бегите! Бегите! Спасайтесь!

Ее люди со всех ног хлынули мимо, хотя самой ей собственный голос показался всего лишь бессильным стоном.

– Прими, Иеракс, мой дух!

Клинок азота расколол первую из колонн, точно стеклянную. Вторая колонна…

Казалось, фасад биржи повис в воздухе, будто зловещая туча из закопченного кирпича.

Один из солдат, направив на нее пулевое ружье, выстрелил за миг до того, как клинок азота рассек его теменную пластину. Пуля рванула полу облачения, в ноздри ударила едкая вонь порохового дыма. Сорвавшись с места, майтера Мята на бегу, не замедляя шага, полоснула крест-накрест по третьей колонне, остановилась, вновь обернулась назад. По щекам ее струились горячие слезы.

– Двадцать лет… о боги, двадцать лет кряду… а теперь отпустите меня!

Бесконечный клинок невесомо взвился кверху, столь же невесомо обрушился вниз… и фасад Хлебной Биржи тоже рухнул наземь, словно картина, почти целиком, даже в падении сохраняя цельность массивной, лишенной всякого изящества конструкции: каменные подоконники падали не быстрей и не медленней множества тонн кирпича с брусьями