Зловещие топи - Виолетта Орлова

– Ты так изменился, – вновь тоскливо повторил Тин, с огорчением думая, что он сам еще пока, увы, далек от идеала. – Куда девалась твоя манера говорить: «Добром это не кончится»?

Даниел приятно рассмеялся, и ласковый смех его тоже как будто стал на порядок выше, увереннее и смелее.

– Я по-прежнему убежден в наихудшем исходе развития событий, однако, кажется, в моем сердце начала маячить вера в то, что даже самое плохое, что с нами происходит, может впоследствии обернуться чем-то хорошим.

Приятели с большой неохотой расстались; в сердцах их зарождалась гнетущая тревога: они боялись, что выдадут себя, попадутся в ловушку, не осуществят задуманное. Тин страшно переживал, что может навлечь беду на славную семью добрых академиков, а Даниел боялся, что другу не удастся убежать. Вдобавок ко всем волнениям честным юношам претила сама мысль о том, что нужно притворяться. Но иного выхода не было.

Тин сделал вид, что вновь водит дружбу с Мирритом и Калмом, хотя каждый раз при взгляде на их самоуверенные выхоленные физиономии у него все переворачивалось внутри от неприязни. И как это он раньше не замечал, что, например, Калму решительно на всех наплевать, даже на родных? И что тот думает только о своей изнеженной персоне, которую ежедневно направляет на завтраки, обеды и ужины с такой важностью и щепетильностью, будто считает себя перстнем короля? А Миррит был столь завистлив и охоч до чужой собственности, что возжелал бы даже болячки соседей, если бы те показались ему хоть сколько-нибудь необычными и привлекательными.

Соседи Тина напоминали злобных шакалов, когда принимались обсуждать новичка. Странное дело, но их с самого начала почему-то очень озаботил Даниел. До встречи с новичком им были абсолютно безразличны вновь прибывшие. Поступающие в больницу, казалось, терялись в эвкалиптовом пару, меняли форму, расплывались; под воздействием лекарств и «мудрых» увещеваний докторов они даже в какой-то степени теряли свою личность, ибо начинали верить в навязанные им врачами постулаты, забывая о собственных ценностях. Больничное сообщество являло собой сборище эгоистов: так пациентов учили, и на то было направлено лечение. И в этом своем эгоизме больные походили друг на друга, как две равные горсти песка: никто ничем не выделялся и не проявлялся.

Однако непохожий на других новичок горел ярким факелом, разгоняя тьму общего отделения. Он действительно отличался от других пациентов. Первое расхождение заключалось в том, что Даниела больше заботила судьба Тина, нежели своя собственная. Он постоянно справлялся о нем, а также пару раз бывал в палате, что не осталось без внимания подозрительного Миррита, не спавшего по ночам после обильной пищи. При этом новичка совершенно не интересовали развлечения, организуемые для пациентов. Он без зазрения совести отсутствовал на вечерних программах, не купался в водоемах, не загорал, бессовестно пропускал совместные посиделки и игры в карты, не обсуждал хорошеньких медсестер, а только бродил в задумчивости по парку, напоминая отшельника.

Второе большое отличие касалось самого поведения Даниела: если все пациенты больницы любили слезно жаловаться друг другу, с наигранным придыханием в голосе рассказывая о своих болячках, переживаниях и депрессиях, то новичок, напротив, был столь самонадеян, уверен в себе, энергичен и бодр, что невольно подвергался сомнению его печальный диагноз. Даниел решительно никому не рассказывал про свою таинственную болезнь, и сам по себе этот вопиющий факт выглядел в глазах Миррита и Калма совсем дико. Всякий любит поговорить о своей персоне; тем более, больница сама располагала к подобного рода беседам.

Словом, учитывая все вышеперечисленное, новичок казался остальным отвратительным сорняком, по ошибке выросшим среди прекрасных роз, или жуком, по глупости перепутавшим кучу навоза с цветами. Иными словами, он был абсолютно здоров, чего не могли ему простить люди, считавшие себя больными. Даниел являлся чем-то инородным, чудным, странным, и немудрено, что многим хотелось поскорее от него избавиться.

Калм и Миррит сговорились, что всеми правдами и неправдами вытравят подозрительного субъекта из отделения психических, которое они не без оснований считали только своим. Заговорщики втянули в эту историю Фреша; Бой же отказался участвовать, сославшись на собственную лень. Оставалось только продумать план атаки. Напрямую унижать новичка было бессмысленно, ибо он, судя по всему, умел за себя постоять. Подкидывать ему в еду червяков – это просто ребячество, недостойное людей, считавших себя серьезными и основательными.

Так что же тогда? Наябедничать на него врачу? Но на каком основании? Миррит предложил пока следить за Даниелом; проницательный юноша понимал, что слабое место новичка как-то связано с Тином. Вероятно, парни были знакомы еще до больницы? Этот факт до поры до времени не предоставлял никаких перспектив для осуществления мести, равно как и поведение самого Тина. Тот, ко всеобщему удивлению, опять сделался прежним: вновь стал игнорировать новичка, продолжил ходить на салюты, да и вообще как будто вернулся в прежнее русло.

В один из дней, под грохот фейерверков наблюдая за красивыми золотыми и красными всполохами в небе, Миррит осторожно поинтересовался у соседа:

– Ты больше не дружишь с новичком, приятель?

– С какой стати? – с некоторой долей презрения в голосе бросил Тин.

– Ну ты вроде даже угрожал нам, обещал отправить в другое отделение… Говорил, что он твой лучший друг. Кстати, как давно ты его знаешь?

– Поговорить больше не о чем? – скрывая досаду, хмыкнул Тин, с восхищением наблюдая за особенно красивыми всполохами. Салюты на дереве – зрелище отменное! Ради этого, пожалуй, стоило попасть в Ласточкино графство.

– Да нет, просто ты нас здорово разволновал, дружище, – с притворной заботой вымолвил Миррит, с жадностью вглядываясь в непроницаемое лицо своего загадочного соседа по палате. Парень не отдавал себе отчета, но он уже начал завидовать Тину – ведь у того имелась какая-то своя тайна, связанная с новичком. А у него, Миррита, нет ничего, кроме депрессий и головной боли. Ах, как истово хотелось узнать правду! От праздного времяпрепровождения и безделья человек поневоле начинает увлекаться жизнью других. И Миррит многое бы отдал за то, чтобы пронюхать хоть что-то про таинственную парочку.

Впрочем, на следующий же день его мечты начали осуществляться. Пока Тин общался со своей докторшей, Калм с важным видом прохаживался по палате, со значением потрясая в воздухе свернутой газетенкой.

– Отец принес, чтобы я был в курсе, – изрек он, немного покровительственно взглянув на Миррита. Того же взбесило высокомерие приятеля.

– Что там у тебя?

– Древесные ведомости.

– Там то, о чем я думаю?

– Еще даже лучше. Ни за что не поверишь!

– Дай почитать, а?

Калм противно улыбнулся.

– Не-а. Иди-ка