Код Гериона: Осиротевшая Земля - Людмила Брус

обрушились на чужака с разных сторон, и потребовалась недюжинная ловкость, чтоб избежать опасных для жизни ранений. Больше всего неприятностей Арсению доставил крупный поморник, которого невозможно было прогнать: скорее всего, птица была уже больной – и оттого безумной. Масако яростно ткнула в пернатого хищника факелом и ощутила, как палка ударилась о плоть. В следующую секунду пламя перекинулось на оперение поморника, и с ужасным криком он помчался прочь, сгорая заживо.

– Дьявол… – вздохнул Арсений и двинулся дальше, поджигая на своём пути траву. Пламя затрещало, требуя больше пищи, дым устремился вверх, поднимая в воздух новых птиц, которые до сих пор мирно дремали на скалах. Зависшая над островом живая туча разрасталась с каждой секундой, неистовые крики резали слух. Туча поменьше обрушилась на Масако, разделив её с Арсением и заставив женщину отступить.

Вскоре остров полыхал, как исполинский костёр. Пламя волнилось и яростно гудело; жар, исходивший от берега, ощущался на расстоянии. Зловонный дым просачивался под очки, вызывая слёзы. Казалось, и вода за бортом вот-вот закипит.

– Арсений! – закричала она, обнаружив, что спутника нет поблизости и несколько раз повторила свой зов. Куда запропастился мальчишка, когда вся суша уже в огне?

Он мог подвернуть ногу, удариться головой, потерять сознание…

Опустив голову, чтобы какая-нибудь птица не влетела ей в лицо, Масако побежала по периметру острова. Наконец, почти завершив круг, она едва не вскрикнула. На камнях, лицом в воде, лежало тело её товарища. Его рука, продолжавшая сжимать потухший факел, была изуродована птицами.

Живая, истошно кричащая туча тянулась до самого горизонта; птицам было уже не до непрошеных гостей – только бы убраться подальше от огня и едкого дыма. Масако спрыгнула на мокрые камни и дрожащими руками перевернула Арсения, ожидая увидеть в зареве пожара нечто страшное.

У женщины отлегло от сердца: спасаясь от разъярённых птиц, молодой врач упал ничком, спрятав лицо в сгибе руки, отчего оно пострадало куда меньше, чем пальцы. То ли от густого дыма, то ли от болевого шока он был без сознания, но Масако проверила его пульс: артерия на шее продолжала слабо пульсировать. Его пришлось затаскивать в лодку, словно мешок с углём; она успела отчалить к тому моменту, как волосы и ресницы начали скручиваться от нестерпимого жара. Куда теперь плыть, Масако не имела понятия; перед отбытием ни она, ни Арсений не подумали, что будут делать после того, как задача будет выполнена, словно это было уже не важно.

Двигаться под живой тучей было опасно. Масако не знала, есть ли вероятность заразиться повторно, а испытывать судьбу ей не хотелось. Арсений, скорее всего, уже заразился, но пока оставалась хоть малейшая надежда на обратное, лучше было не рисковать. Поэтому всё, что им сейчас оставалось, – это несколько часов держаться на безопасном расстоянии от берега, пока птицы будут падать мёртвыми на лагерь осаждающих и атаковать в болезненном исступлении всех, кто попадётся на глаза. Конечно, они обрушатся и на город, но жители сидят по домам.

Ветер набегал с берега, относя лодку дальше от полыхающего острова; сила огня предсказывала его скорый конец: «горючее», обильно устилавшее берега, было недолговечным. Арсений на дне лодки зашевелился и резанул сердце Масако стоном. Тяжело вздохнув, женщина отложила вёсла, размотала укрывавший голову платок и разрезала его снятым с бедра ножом. Затем осторожно взяла изуродованную руку Арсения, чтобы её перевязать. Света от оранжевого зарева над берегом её острым глазам оказалось достаточно.

– А, чтоб тебя!.. – прошипела она, чувствуя, как становятся липкими от крови пальцы. Женщина была не из пугливых; за двадцать три года работы в кузнице ей нередко приходилось врачевать собственные раны и ожоги, а ещё чаще перевязывать своих бестолковых учеников, особенно поначалу. Но при виде рук Арсения её затошнило: они напоминали два куска кровавого мяса, сквозь которое проглядывали кости. Как он теперь продолжит ремесло отца?

Закончив перевязывать покалеченные руки молодого врача, уже в почти полной темноте, Масако вытерла липкие пальцы о собственные штаны и бессильно улеглась в лодку, больше всего на свете желая растечься лужицей воды по дну и больше никогда не превращаться в человека, не выживать в неравном бою со стихиями и не трепетать при мысли о будущем.

Ни Арсений, ни она не брали с собой съестных припасов и тем более, спиртного, но, к счастью, у Арсения оказалась изрядно побитая плоская фляга с пресной водой. Масако сделала два небольших глотка и повесила флягу себе на пояс. Как же хочется спать… Можно было бы совсем не просыпаться. А может, её разбудит возня рано нагрянувшего Рэнди; она потянется, выйдет из своей крохотной комнатушки в кузницу и увидит, что никакого мора не было, озверевшие фанатики не торчали под городскими стенами, она не валялась полутрупом в холодном, дурно пахнущем лазарете и доктор Осокин никогда не умирал. Плохие сны длятся долго, но и они когда-нибудь должны закончиться.

Когда измождённая Масако уже слышала собственный храп, из тяжёлой полудрёмы её вытащил голос Арсения. Он был испуган темнотой и звал её.

– Я здесь, – сказала она коротко и сухо, досадуя, что её выдернули из последнего доступного убежища. Рука, однако, сама собой потянулась за флягой. – Мы удрали с острова, Арсений. Теперь – только ждать…

– Как же хорошо, что ты жива, – сказал Арсений из темноты. Интересно, он ещё не успел прочувствовать боль от своих ран или попросту очень хорошо себя контролировал?

– Да, неплохо, – согласилась Масако и поднесла флягу к его губам.

Похоже, парень и впрямь до сих пор не осознавал повреждений, потому что попытался взять флягу из её руки, чтобы пить самому, но сразу же закричал от боли.

– Попробуем проскочить домой. Самое время, – сказала женщина, вновь налегая на вёсла. – Справились здесь, значит, и дальше всё будет нормально. Постарайся не шевелить руками. Вот чтобы совсем…

Её собственные руки и плечи уже изрядно ныли от усилия и, казалось, были готовы переломиться, сердце и лёгкие словно молили о пощаде. Только сейчас Масако в полной мере осознала, каким это было безумием – пускаться в такое приключение, не успев оправиться от изнурительной болезни. Она глубоко вздохнула и попросила оба Солнца о помощи, хотя в это время суток они и не могли напитать её своей силой. Медленно, очень медленно, словно за бортом была не вода, а тягучий мёд, она повела лодку вдоль берега, до которого было примерно полмили. Но и такое расстояние казалось бесконечным, а стонущий сквозь сон Арсений – тяжёлым, как синий кит.

Стрекотание автоматов скоро стихло, зато воздух наполнился низким монотонным гудением, напоминавшим отдалённое ворчание грозы. Чтобы не думать о том, долго ли она протянет на вёслах, Масако, продолжая машинально грести, запрокинула голову и посмотрела в забрызганное серебряными точками небо – не мелькнёт ли наверху блуждающая звезда – примета удачи?

Наверху, однако, мелькнуло кое-что другое – изящный длинный силуэт, очертаниями напоминавший одновременно и крест, и летящего альбатроса. Его широкие крылья были слегка изогнуты, как у птицы и, наверное, можно было даже спутать их, если бы не низкое утробное рычание, которым сопровождалось его движение по небу.

– Уцелевший, – прошептал Арсений спустя четверть секунды после того, как об этом подумала Масако.

А за ним ещё и ещё – целая стая. Не может быть, чтоб их Крестоносцы призвали, они враждебны ко всему, что осталось от Золотого Века, ищут это и уничтожают, всё, кроме оружия. Кроме оружия…

– Нет!.. – простонал Арсений, подумав о том же, о чём и Масако, едва не выронившая весло от той же мысли. – Нет, нет… Масако, это ведь невозможно! Скажи, что такое невозможно!..

– Арсений, ты до сих пор не понял?.. – дрожащими губами проговорила женщина-кузнец. – Всё, что мы думали о возможном и невозможном – дерьмо собачье! Они поклоняются умершему богу – и он помогает!..

Сердце будто упало куда-то под ноги и дальше, в холодную пучину с жёстким каменным дном. Масако не представляла, что намерены делать Уцелевшие в Мак-Мёрдо, но понимала, что кончиться добром это не может. Ещё две странных