Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

этого письма, в него вкрался обман. Но в глубине души я верю в тебя. Сегодня я ужасно подавлен. Установилась дождливая погода; постоянно моросит свинцовый дождь – Лондон окутан туманом и дымкой[.]

С тех пор как ты уехала, я написал более 60000 слов из книги, которая может составить почти 200000[.] Сегодня утром я отправил тебе длинное письмо, в котором сказал, что вернусь без жалоб, когда ты захочешь. Теперь я думаю, что завтра поеду в Оксфорд, по возможности останусь там на месяц и сделаю все, что смогу. Потом я хотел бы съездить на несколько дней в Германию. Не знаю. Знаю только, что хочу поскорее приняться за книгу. Твои письма о Нью-Йорке удручили меня, я обнаружил, что даже легкие обещания работы в кино прошли путь большинства легких обещаний и поблекли. Когда я прошу тебя что-то узнать. Когда я закончу книгу, я хочу как-то зарабатывать на жизнь[.]

Полагаю, нам предстоит выяснить, сможем ли мы быть вместе и при этом работать. Сегодня я так устал, что не знаю, куда обратиться. Твои письма – единственное, что у меня осталось, я оборвал все; а ваши письма почти вынули из меня сердце[.] Я не против быть у кого-нибудь на службе, если только я могу оказать верную услугу; я могу держать голову, если буду писать честно и усердно по четыре-пять часов в день[.]

Алине Бернштейн

Суббота

16 октября 1926 года

Я заканчиваю это [письмо] сегодня в 11:30. Завтра днем я уезжаю в Оксфорд, где пробуду, надеюсь, месяц. Сегодня я поднял в этом доме Ад: я обнаружил, что две маленькие служанки, которые забегали в мою комнату каждые 15 минут с тех пор, как я здесь, вчера утром молча сидели за моей дверью. Я уложил их и отправил по своим делам. Я потребовал свой счет, они дали мне его на целую неделю, неделя закончится только в понедельник; старуха, носящая имя Брундл, сказала, что я обещал предупредить ее за пару дней, чего я не помню[.] Я осудил ее за то, что она не положила чистое белье на мою постель, что, как я заставил горничную признаться, делается раз в неделю[.] Я горячо говорил о чести и справедливости, заметил, что я чужак в чужой стране, но буду отстаивать правоту до последнего, а потом громко заявил, что с меня хватит, что им не стоит больше опасаться неприятностей, но что я говорил из принципа, а не ради постельного белья[.]

Сегодня утром я получил от тебя письмо и телеграмму. В телеграмме ты просишь меня остаться, пока не будет закончена книга. Книга не будет закончена в течение нескольких месяцев, но я буду продвигаться изо всех сил[.]

Ты говорила о том, что осталась в одиночестве на мой день рождения. Моя дорогая еврейка, я остаюсь один от утра до ночи каждый проклятый день[,] хотя о других днях, когда ты беспечно болтаешь со своей свитой[,] ты ничего не говоришь. Мне все равно. Встряхни своими седыми локонами и покачайся. Я не жду, что ты будешь одна[.]

Ты говоришь, что я не верю, что я лучше тебя. «Давай скажем, что мы равны», – самодовольно заявляешь ты. Но ты прекрасно знаешь, что выглядишь благородно, умоляешь меня с доверительной преданностью и так далее, когда твои друзья говорят тебе, насколько я недостоин. Но, будьте вы все прокляты, я буду наслаждаться своим смирением. «Ты говоришь, что любишь меня, значит, я должен тебе верить», – патетически замечаешь ты. Почему же, раны Божьи, Его печень и Его кишки, я вырвал свое проклятое сердце из оков, я поднес его тебе с дымящейся кровью; я разворошил мои внутренности, сосчитал мой медленный пульс, перегнал для тебя мой мозг[.] И вот ты «больна любовью ко мне[.]». Не является ли это, еврейка, просто способом сказать, что ты хочешь держать меня на верху крана? Ты ни от чего не отказалась; ты жаждала меня в тайне; я отдал тебе тикающие минуты своей жизни, и все это никогда не весило так много, как пара оборчатых кальсон, парик, цветистая жилетка для твоего мужчины Кэрролла; комната и платья для спектакля.

Воскресное утро

Сегодня днем я еду в Оксфорд. Выглянуло солнце. Я не хочу делать ничего безвкусного, ничего подлого, ничего обычного.

Алине Бернштейн

Оксфорд

Среда, 20 октября, 1926 года

Моя дорогая:

Я приехал в Оксфорд в воскресенье днем; с тех пор я остаюсь здесь, на Хай-Стрит, в таверне «Митр», известном старом и прохладном месте[.] Семестр только что начался; по всей Хай-Стрит, в колледжах и за их пределами кишат яблочно-щекастые мальчишки. Я чувствую себя очень старым – никогда больше не смогу участвовать в этом. Я отправился на поиски комнат. Те, что я находил, были далеко, убогие, холодные, унылые – там очень мало угля. Вчера я нашел это место – оно называется «Ферма Хиллтоп»; находится в 20 минутах ходьбы от центра Оксфорда, но как будто за городом, в благородной аллее деревьев, по бокам от зеленых игровых полей. Дом – прекрасная резиденция; у меня есть гостиная и спальня – обе великолепные – я получаю завтрак и ужин по вечерам за 3:10 в неделю[.]

Алине Бернштейн

Четверг, утро

21 октября 1926 года

Сейчас я расположился в своей гостиной, в решетке горит веселый огонь. Погода здесь сырая и холодная, были сильные морозы. Прошлой ночью светила луна, а сегодня идет дождь, над всем стелется туман. Сейчас я еду в город на почту, чтобы узнать, нет ли от тебя писем. Получила ли ты от меня телеграмму о том, что мой адрес до дальнейшего уведомления – Poste Restante, Oxford. Я получил от тебя одно письмо, в котором ты просила меня закончить книгу до моего возвращения. Боюсь, моя дорогая, пройдет несколько месяцев, прежде чем книга будет закончена[.] Я хочу остаться здесь на месяц и работать как проклятый. К тому времени я надеюсь перенести на бумагу примерно три части из четырех, но одна из них – введение, которое будет сравнительно коротким. Я почти закончил третью часть; и в процессе работы над первой. Я почти уверен, что с тех пор, как ты уехала, я сделал больше работы, чем большинство оксфордских мальчиков сделают за весь год[.]

В «Митре» я встретил больше людей, с тех пор, как ты уехала, но ни одной женщины. Мальчики находятся под строгой охраной, им приходится находиться там по ночам; заведение контролируется университетскими прокторами. Сегодня сюда приезжает молодой англичанин, который служил во время войны