Туринская плащаница. Свидетель Страстей Христовых - Жан-Кристиан Птифис

Если бы реликвия была случайно обнаружена в 525 году во время наводнения, как считает Йен Уилсон, о ней непременно упомянул бы Прокопий Кесарийский, очень надежный рассказчик, долго распространявшийся об этой катастрофе. Как сохранить в тайне столь исключительное событие? То же самое можно сказать и в отношении предполагаемого повторного открытия во время осады 544 года: отсутствие информации у Прокопия достаточно красноречиво. Нет решительно никаких оснований полагать, что драгоценное полотно было замуровано в нише над входом или в крепостной стене, а затем вновь обретено в VI веке.

Учитывая все сказанное, отметим, однако, что Псевдо-Константин хорошо передал последние изменения в этой многоликой легенде, которая с давних пор очаровывала христиан Востока. Так, в Иераполисе действительно находилась реликвия под названием Керамион (κεράμιον, «глиняный»), черепица, на которой таинственным образом был запечатлен лик Иисуса.

Глава III

В Константинополе

К осени 942 года неоднократные нападения византийцев, непрекращающиеся религиозные столкновения между шиитами и суннитами и появление таких амбициозных местных династий, как Хамданиды, привели к сильному ослаблению мусульманской империи Аббасидов. Именно тогда восьмидесятитысячная восточно-христианская армия под началом полководца Иоанна Куркуаса предприняла масштабное вторжение в Армению и Северную Месопотамию, опустошая деревни, захватывая тысячи пленных и сея панику в халифате, и без того погрузившемся в анархию.

И вот совершенно неожиданно, вместо того чтобы двинуться к столице, Багдаду, гигантскому мегаполису с почти миллионным населением, путь к которому был уже свободен, этот новый Велизарий вышел из долины Тигра и осадил расположенную к западу от столицы Эдессу. Местный эмир, который не мог рассчитывать на помощь извне, получил от Куркуаса поразительное предложение от имени императора Романа I Лакапина: Византия пощадит его город, освободит двести высокопоставленных мусульманских пленников и выплатит солидную сумму – 12 000 серебряных денариев – при единственном условии: он отдаст Образ Господень, который хранился в соборе Эдессы со времен Юстиниана.

Неслыханное предложение за кусок полотна! Да еще и тогда, когда вся Месопотамия, казалось, вот-вот упадет, как спелый плод, в руки славной Византии! Разве мог эмир устоять? Однако у него нашлось одно серьезное возражение: а что, если христианское меньшинство Эдессы взбунтуется и выступит против переноса их любимой святыни в Константинополь?

Здравый смысл велел ему испросить совета эмира эмиров, халифа аль-Муттаки, который уже три года правил в Багдаде. А тот, в свою очередь, созвал кади и улемов, знатоков и хранителей мусульманской традиции. Хотя Мандил («Полотенце») в их глазах не имел никакой ценности, большинство советников сошлись на том, чтобы не отдавать его неверным, раз уже те придают ему такое духовное значение. Однако бывший визирь Аббасидов Али ибн Иса аль-Джаррах, уважаемый всеми мудрец восьмидесяти четырех лет, возразил, что освобождение пленных мусульман следует ставить прежде любых других соображений. Так и было решено – при дополнительном условии, что Эдесса и еще четыре близлежащих города получат неприкосновенность и византийцы не будут их атаковать или грабить, на что Куркуас охотно согласился. Главное было получить Образ быстро и без кровопролития.

Чтобы убедиться в подлинности реликвии, Роман Лакапин отправил в Эдессу делегацию знатоков во главе с Аврамием, епископом Самосатским, и те, проведя расследование, решили доставить в Константинополь не только оригинал (легко опознанный), но и две его репродукции, одна из которых висела в несторианской церкви. И заодно прихватили копию письма Иисуса к царю Авгарю.

Эмиру пришлось проявить хитрость и твердость, чтобы убедить христиан отдать столь ценную для них икону. Эскорт, сопровождаемый отрядами Куркуаса в качестве охраны, пересек Анатолию, переправился через Босфор и прибыл в Константинополь 15 августа 944 года, на Успение Пресвятой Богородицы.

Константинополь, основанный Константином Великим в 330 году на месте древнего Византия, стал самым густонаселенным мегаполисом Европы, Царьградом, имперским Новым Римом, торговым перекрестком с множеством складов и товаров, конечным пунктом Шелкового пути и столицей восточного христианства с дворцами, церквями и бесчисленными святилищами, что соседствуют с кварталами простонародья, где в тесных, неблагоустроенных жилищах ютятся живописные толпы в пестрых одеждах и воздух пропитан резкими и пряными ароматами Востока.

Итак, вечером 15 августа, переправившись через Золотой Рог, нерукотворная святыня с большой помпой была доставлена в Большой Влахернский дворец, расположенный в северной части города, недалеко от Феодосиевых стен. Старый Роман Лакапин, который присвоил себе власть и титул басилевса, два его сына, Стефан и Константин, претенденты на престол, и зять, Константин VII Багрянородный[77], соправитель Романа, тонкий и высокоэрудированный человек, хорошо разбиравшийся в искусстве, но мало смысливший в политике, встретили ее с великой радостью в верхнем оратории прилегающей к дворцу церкви Богоматери, где клубился дым от свечей и ладана, которые и в те времена играли важную роль в восточнохристианской литургии. Затем после краткого, но усердного богослужения драгоценный ковчег перенесли на изящную императорскую триеру, освещенную факелами и лампадами. Та, повинуясь размеренным движениям гребцов, проследовала вдоль берега Золотого Рога и западного побережья Босфора к дворцу Вуколеон, расположенному на юго-востоке города в нескольких километрах отсюда. На ночь ковчег поместили в дворцовую церковь Богоматери Фаросской.

На следующий день, 16-го числа, святыню вынесли из храма под пение гимнов и псалмов, в сопровождении сыновей басилевса и его зятя. Она снова пустилась в плавание на императорской галере и достигла юго-восточного предела Феодосиевых стен, где ее уже ожидал молодой патриарх Феофилакт, оскопленный сын императора, и лучшие из сенаторов. Ее торжественно внесли в город через Золотые ворота, великолепную арку, сложенную из блоков полированного белого мрамора методом сухой кладки[78], – через них входили в Константинополь византийские правители по случаю коронации или военных побед. Жители города встретили Образ более чем восторженно. Подобного скопления народа давно не видывали – с тех пор как Образ покинул Эдессу, он совершил, как говорили, немало чудес и исцелений.

Так золотой, украшенный эмалью ковчег пересек город и оказался в соборе Святой Софии, где в присутствии императоров, придворных и духовенства святыне могли поклониться верующие; все это время реликварий не открывали – его содержимое было сочтено слишком ценным, чтобы демонстрировать народу. Архидиакон Григорий произнес проповедь. После этого ковчег снова отправился в путь – к архитектурному комплексу Большого дворца. Через монументальные ворота Халки его внесли в отделанный золотом императорский зал аудиенций, хрисотриклиний[79], и возложили на трон. Этим символическим жестом показывалось, что сам Христос, басилевс небесный, правящий Вселенной, воссев на престол, передает свою святость басилевсу земному, «служителю и наместнику Божию». Что за торжество! Что за роскошный прием! Что за литургические почести по отношению к куску полотна! Апофеоз!

Но что же именно было заключено в вычурный ларец, отделанный драгоценными камнями? Выяснить это нам помогут несколько документов. Сначала обратимся к иконографии, она особенно показательна. На одной из 577 миниатюр, иллюстрирующих мадридскую летопись