Туринская плащаница. Свидетель Страстей Христовых - Жан-Кристиан Птифис

В 2009 году трое французских ученых, Тьерри Кастекс, Эрик де Базелер и Марсель Алонсо, обнаружили на изображении в верхней части листа 28 еще три мельчайшие детали, почти незаметные невооруженному глазу на Плащанице: складку под головой (сделанную, возможно, для того, чтобы кровь, стекавшая со лба, лучше впитывалась), складку под ягодицами (своего рода пеленку для телесных выделений) и последнюю складку под ступнями[112].

На нижней миниатюре, воспроизводящей характерное для Плащаницы саржевое переплетение, изображена струйка крови и четыре небольших угловатых следа от огня, которые называют «дырками от кочерги»; точная дата их образования неизвестна, но появились они явно раньше, чем повреждения от пожара в Шамбери 1532 года. Их также можно обнаружить на копии Плащаницы, датируемой 1516 годом и хранящейся в коллегиальной церкви Святого Гуммара в Лире (Бельгия)[113].

Все, что нам известно на данный момент, – это то, что при появлении этих отверстий Плащаница была сложена вчетверо и размеры ее составляли приблизительно 218 × 55 см, из чего можно предположить, что инцидент произошел много веков назад, возможно, во время религиозной церемонии. По мнению Пэм Мун, британской специалистки по Плащанице, повреждения были вызваны вертикальным, а затем горизонтальным раскачиванием византийского ковчега и попаданием в него нескольких крупинок ладана, смешанных с миррой[114]. По мнению доктора Мехтхильды Флури-Лемберг, международной специалистки по тканям, реставрировавшей Плащаницу в 2002 году, эти следы, скорее всего, образовались под воздействием некой кислоты, проникавшей в ткань постепенно и в конце концов, по прошествии долгого времени, разрушившей растительные волокна до дыр. На этой миниатюре даже изображен небольшой отрез ткани, свернутый в рулон: это и есть суда́́рь, о котором упоминает апостол Иоанн (Ин. 20: 7).

После миниатюр рукописи Прая, доказывающих существование Плащаницы до дат, полученных в результате злосчастного радиоуглеродного анализа, нашего внимания заслуживает свидетельство Николая Месарита, эрудита, служившего при константинопольском дворе, известного автора гомилий и панегириков[115]. Прежде чем стать референдарием Вселенского патриархата Никеи, а затем, около 1213 года, митрополитом Эфесским и экзархом всея Азии, этот аристократ, сын главы сената, был императорским диаконом в Священном дворце, патриаршим диаконом Святой Софии и, что самое главное, хранителем сокровищницы (скевофилаксом) дворцовой церкви. И, как скевофилакс, он отвечал за сохранность реликвий. Иными словами, он был одним из немногих высокопоставленных сановников того времени, кто их видел воочию.

В 1201 году, когда Николай Месарит служил в Фаросской церкви, в Константинополе вспыхнуло жестокое восстание под предводительством некоего Иоанна Комнина по прозвищу Толстый, которому удалось свергнуть с престола Алексея III Ангела. Месарит, конечно, помнил, что в 1185 году при разграблении императорских коллекций письмо Христа к царю Авгарю исчезло. Рискуя жизнью, он обратился к мятежникам, столпившимся у отделанных серебром дверей святилища, указав им на святость этого места и уникальность и священность хранящихся здесь реликвий Христовых, столь же драгоценных, по его словам, как десять заповедей, полученных Моисеем на Синае. «Подобно нечестивцам, уйдите прочь от Божьего храма… Вот кивот и новый Силоам, кивот, неким иным способом содержащий и декалог… Учитесь же драгоценным призывам этого декалога и грядущему поколению передайте это божественное повествование, исходящее из моих уст»[116].

И Месарит разворачивает метафору, представляя десять важнейших реликвий Страстей, хранящихся в Фаросской церкви как конкретных, лирических и аллегорических свидетелей космической драмы, спасшей человечество:

– «Первым для поклонения предлагается Терновый венец, еще зеленеющий и цветущий и остающийся нетленным, ибо причастен бессмертию от прикосновения Владычней главы Христа… Цветы его… подобные цветам ливанским, растущим в виде мельчайших росточков, по образу цветущей лозы, распускающихся лепесточков».

– «Честной гвоздь, до нынешнего времени не изъеденный никакой ржавчиной из-за того, что пронзил с другими тремя [гвоздями] чуждую скверны и никакому злу не причастную плоть Христа во время Страстей».

– «Бич, тоже железный… кольцом окружил шею».

– «Гробные пелены Христа. Они – из льна, дешевого простого материала, еще дышащие миром, возвышающиеся над тлением, ибо невместимого, мертвого, обнаженного, умащенного после Страстей обвивали».

– «Этот повязываемый поверх одежды лентион, который многие называют полотенцем, и до нынешнего дня хранящий чудо – влагу и воду, вытертую с апостольских прекрасных ног, благовестивших мир».

– «Копие, Господне ребро прободившее… Тот, чей взгляд острый и проницательный, увидит, что все оно окровавлено».

– «Сей багряный хитон, в который нечестивцы, глумясь, словно над царем иудейским, облекли Господа славы».

– «В десницу Христу Спасителю данная трость».

– «Следы Господних стоп – так называются сандалии».

– «В этом декалоге последний – камень, высеченный из Гроба… […] Камень сей краеугольный краеугольного Христа… Камень, ставший гробом Богочеловека…»

Затем Месарит упоминает некоторые другие реликвии, подчеркивая их необычайную выразительную силу: «Итак, вот перед вами, люди, декалог. Представлю же теперь и Самого Законодавца, запечатленного словно на первообразном полотне и начертанного на мягкой глине будто неким нерукотворным живописным искусством. Что же вынуждает меня столь пространно повествовать?»

И наконец, прелат приводит дорогое его сердцу сравнение: Константинополь и особенно императорский храм стали новыми Святыми местами, так как несут в себе память: «Этот храм, это место – иной Синай, Вифлеем, Иордан, Иерусалим, Назарет, Вифания, Галилея, Тивериада, умовение ног, тайная вечеря, гора Фавор, преторий Пилата и место Краниево, по-еврейски называемое Голгофа. Здесь рождается, здесь крещается, шествует по морю, ходит по суше, творит чудеса, уничижается подле купели… являя нам пример молитвы – сколько необходимо пролить слез и сколько молиться. […] Там Его погребают, и камень, отваленный от гроба, в этом храме свидетельствует о Слове. Здесь Он воскресает, и сударион с гробными пеленами – в удостоверение. […] Вместо грабителей сделаемся спасителями этого храма и защитниками его».

Нам неинтересны лирический аспект и вычурность в византийском стиле, целью которых было придать Страстям особую реалистичность: терновый венец распускается, погребальные пелены пахнут миррой, полотенце апостолов все еще влажное, копье покрыто кровью почти одиннадцать веков спустя. Эти восточные гиперболы нисколько не умаляют свидетельства автора.

В стремлении отвести Константинополю столь же выдающееся место, что и Иерусалиму, отметим иерархию христианских реликвий в императорском храме. В 1201 году наиболее почитаемой святыней была не Плащаница, а Терновый венец, символизирующий все страдания, перенесенные Иисусом ради спасения человечества. Далее по той же причине следуют гвоздь и железный бич. «Гробные пелены» заняли лишь четвертое место. А Мандилион, полотенце с бахромой, на котором, как предполагалось, был запечатлен лик Христа и который Николай Месарит четко отличает от пелен, похоже, попал в категорию второстепенных реликвий, поскольку не был связан со Страстями и воскресением Христа, а значит, не имел отношения и к искуплению грехов человечества, чему в то время придавалось большое теологическое значение.

Если рассмотреть описание «гробных пелен», то здесь все указывает на то, что это наша Плащаница, о чем в первую очередь свидетельствует материал – лен. Тот факт, что в тексте упоминается об «обнаженном» и «умащенном» теле,