Туринская плащаница. Свидетель Страстей Христовых - Жан-Кристиан Птифис

заключили, что синдоний, выставляемый каждую пятницу во Влахернах, вечером возвращался на свое первоначальное место, возможно, вместе с Мандилионом, в золотой «сосуд», подвешенный на серебряных цепях к своду Фаросской церкви.

Кроме того, в описании святилищ Константинополя, перечисляя реликвии, хранившиеся в дворцовой церкви, Робер де Клари не преминул упомянуть, что там можно увидеть «два богатых золотых сосуда, которые висели в часовне на двух больших серебряных цепях; в одном из этих сосудов была черепица, а в другом – кусок полотна». Он даже объяснил их происхождение. Некий святой человек из Константинополя унаследовал полотно, на котором загадочным образом был отпечатан портрет Иисуса. Бесплатно ремонтируя дом бедной вдовы, он спрятал свое сокровище под черепицей перед тем, как ненадолго отлучиться. По возвращении он с изумлением обнаружил, что изображение проявилось на одной из плиток… Вот что по прошествии веков осталось от легенды о царе Авгаре с ее многочисленными причудливыми вариациями!

Клари описывает Влахернский синдоний как длинный отрез ткани, выставлявшийся «прямо», на котором можно было увидеть «фигуру» (figure) Христа в старинном смысле этого слова[126], то есть не только лицо, но и все тело[127]. Возможно, он поднимался с помощью потайного механизма, чтобы изобразить явление Святого Духа, в подражание так называемому «обыкновенному чуду», обряду, который совершался во Влахернской церкви по крайней мере до 1200 года.

Каждую пятницу после захода солнца во время вечерни всех собравшихся в храме, в том числе 75 членов духовенства, просили выйти, после чего двери закрывались. Через несколько мгновений все возвращались в церковь. И там – о чудо – шелковое покрывало, которым была занавешена половина почитаемой иконы Богоматери с Младенцем, Влахернитиссы (Βλαχερνίτισσα), «написанной на греческий манер», оказывалось поднятым, «как бы оживленное дыханием Духа, и оставалось подвешенным, полностью открывая Святой Образ»[128]. Толпы, естественно, стекались сюда, чтобы увидеть это чудо. Завеса опускалась только на следующий день, «в девятый час»[129].

Византийцы, простые люди, жадные до чудес и всего, что с ними связано, не подозревали, что чудо могло быть подстроено. Этот ритуал появился после 1031 года, то есть после обретения трехсотлетнего образа Богоматери с Младенцем, пережившего иконоборческий кризис[130]. Почитание Богородицы, Θεοτόκος, всегда было очень велико. Какое-то время она даже изображалась на монетах императоров Востока. Но незадолго до прихода крестоносцев (или тогда же) ритуал исчез[131]. Вот тогда-то, кажется, и пришла ему на смену мистификация с поднимающимся в воздух синдонием.

«Пробел в истории»

Последнее предложение Робера де Клари, что неудивительно, поразило историков и исследователей: «Никто – ни грек, ни француз – не узнал, что сталось с этим саваном, когда город был взят». В подтверждение его словам синдоний не упоминается в числе реликвий, которые в 1350 году видел во Влахернах Стефан Новгородец, а в 1393 году – другой русский путешественник, дьяк Александр[132][133].

Однако же полтора века спустя, в 1354–1355 годах, Плащаница появляется вновь – в малоизвестной деревушке Лире (Шампань) в 17 км от Труа, принадлежавшей рыцарю Жоффруа де Шарни, супругу дамы Жанны де Вержи и знаменосцу Филиппа VI де Валуа. С этой даты история ее прослеживается без труда вплоть до прибытия в Турин. Таким образом, период с 1204 по 1356 год представляет собой «пробел в истории».

В ноябре 1981 года на Болонском международном конгрессе по Плащанице исследователь дон Паскуале Ринальди сообщил, что обнаружил в архивах церкви Святой Екатерины в Формьелло (Неаполь) некий документ[134] – письмо из Рима, датированное 1 августа 1205 года, в котором сообщалось, что святыня была украдена во время разграбления Константинополя и теперь находится в Афинах. Вот перевод этого послания, адресованного папе Иннокентию III Феодором Ангелом, близким родственником бывшего императора Византии Исаака II Ангела Комнина. Его сводный брат Михаил Ангел основал Эпирское царство, занимавшее небольшую территорию в современной Албании, со столицей в Дурресе – Дурраццо – на берегу Адриатического моря[135]:

«Иннокентию, господину и понтифику старого Рима, Феодор Ангел от имени своего брата Михаила, владыки Эпира, и от своего собственного имени желает многия лета.

В апреле прошлого года, отвлекшись от предполагаемого освобождения Святой земли, армия крестоносцев явилась опустошить город Константин. Во время опустошения сего воины Венеции и Франции предались разграблению священных зданий. Разделяя добычу, венецианцы забрали золото, серебро и слоновую кость, французам же достались мощи святых и самый священный предмет – Плащаница, в которую после смерти и перед Воскресением своим Господь наш Иисус Христос был облечен. Ведомо нам, что предметы эти хранятся ныне в Венеции, Франции и других землях, откуда прибыли грабители, а Плащаница хранится в Афинах.

Все эти реликвии, как священные предметы, не до́лжно увозить. Это противоречит закону земному и божественному. Однако во имя Иисуса Христа, Спасителя нашего и твоего, хотя и против твоей воли, варвары нашего времени увезли их.

Учение Иисуса Христа, Спасителя нашего, не велит христианам похищать друг у друга святыни. Пусть же у грабителей останется золото и серебро, а святое да вернется к нам.

Посему мой брат и господин всецело доверяется вмешательству твоей власти. Если ты повелишь, святыни будут возвращены. Народ, доверяя тебе, ждет твоих действий, и ты не преминешь внять сему прошению. Брат мой и господин Михаил ждет правосудия Петрова.

В Риме, в августовские календы 1205 года Господня».

Латинский оригинал этого прошения, включенный в картулярий Коллесано (Chartularium Culisanense), лист 126, был утрачен в 1943 году при бомбардировках Неаполя. К счастью, один эрудит, бывший некогда профессором философии в Палермо, монсеньор Бенедетто д’Аквисто, архиепископ сицилийского Монреале, снял с него копию в 1859 году и заверил ее подлинность. Медиевист и палеограф Барбара Фрале установила полную достоверность этого текста, развеяв сомнения скептиков[136]. Этвеликио обращение не фальшивка. Казалось, был сделан большой шаг вперед. Плащаница, которую последний раз видел Роберт де Клари, похоже, избежала гибели: ее, судя по всему, украли франкские рыцари.

Виновник напрашивается: Оттон де ла Рош, сын Понса де Рэ, которого Виллардуэн представляет в своем «Завоевании Константинополя» как одного из бургундцев, входивших в состав 6-го боевого корпуса войска крестоносцев. Во время разграбления города 12 апреля 1204 года он ворвался во дворец и во Влахернскую церковь. Легко предположить, что именно он присвоил «саван Господа нашего», тем более что этот честолюбивый и неприятный персонаж позднее участвовал в греческих походах крестоносцев, и ему были вверены земли в Аттике и, возможно, в Беотии, которыми он правил под титулом мегаскира (греч. μεγασκύρ – «великий господин») из Афин, где и обосновался. Все как будто бы совпадает.

Оттон де ла Рош

До нас дошло около десяти писем Иннокентия III с 1208 по 1213 год, адресованных Оттону де ла Рошу (nobili Ottoni de Roca, domino Athenarum) по поводу присвоения церковного имущества и «вымогательств, на которые жаловались прелаты Греции». 2 мая 1210 года вождь крестоносцев подписал коллективное соглашение, по которому он и бароны соседнего Фессалоникского королевства отказывались от