Сгорать от любви (и от стыда) - Яна Шарм

Она не молилась годами, не знала, к кому обращаться, но сейчас ее губы сами зашептали отчаянную, бессвязную мольбу, обращенную к Богу, к Вселенной, к любым силам, что могли услышать.

«Пожалуйста… умоляю… только бы он был жив. Только бы вернулся. Я ничего больше не попрошу. Заберите все, что угодно, все деньги, всю мою прошлую жизнь, только верните его мне. Дай ему сил. Убереги его».

Вдруг на экране что-то произошло. Камера дернулась, голос журналиста сорвался на крик. В центре кадра, в той части здания, куда, казалось, только что вошла одна из групп, произошел новый, мощный взрыв. Огненный шар, ослепительный и уродливый, вырвался из окон, осыпая снопами искр крошечные фигурки пожарных внизу. Обломки штукатурки и кирпича полетели во все стороны.

Вика вскрикнула, отпрянув от телевизора, как от раскаленного железа. Мир поплыл перед глазами.

И в этот момент, сквозь гул в ушах, ее телефон завибрировал. Один раз. Коротко. Не звонок. Сообщение.

Сердце ее остановилось, замерло в ледяной пустоте. Она с трудом разжала закостеневшие пальцы и посмотрела на экран. Сообщение было от его напарника, Игоря, того самого, что подшучивал над ним в парке. Всего три слова. Три слова, от которых кровь застыла в жилах, а мир сузился до размеров экрана:

«Серегу завалило. Жив.»

У нее подкосились ноги. Она рухнула на колени на прохладный линолеум, не чувствуя боли. «Завалило». Его там завалило. Обрушились перекрытия, падают балки, а он там, под завалами, в дыму и огне. Но жив. Пока жив.

Это слово «жив» стало спасательным кругом, за которое она ухватилась с исступленной силой отчаяния. Оно не давало ей сойти с ума.

Она подняла голову, глотая воздух, и ее глаза, полные слез, уперлись в экран телевизора, где продолжал бушевать ад. Но что-то в ней изменилось. Острый шок и парализующий ужас сменились холодной, стальной решимостью. Он жив. Он борется. А ее работа — ждать. Быть его тылом. Его пристанью. Тем, ради чего стоит выжить и выбраться из любого ада.

Она медленно поднялась с пола, вытерла ладонью мокрое лицо и сжала телефон так, что костяшки побелели. Она не будет просто рыдать и метаться. Она будет ждать. И верить. Потому что любила его. И готова была принять в свою жизнь не только его тепло, но и весь этот ужас, всю эту боль, всю эту вечную тревогу. Ради него. Ради их будущего.

Глава 15

Он спасает меня… я спасу его

Сообщение Игоря повисло в воздухе оглушительным эхом, выжигая все другие мысли, все чувства, кроме одного — животного, всепоглощающего страха. «Серегу завалило. Жив.»

Жив. Это слово было единственным якорем в бушующем море ее паники. Оно не означало «в порядке» или «невредим». Оно означало лишь то, что его сердце еще бьется. И этого было достаточно, чтобы ноги сами понесли ее.

Не думая, не помня себя, она вылетела из его квартиры, даже не закрыв дверь. Поездка в больницу слилась в одно сплошное пятно из мелькающих огней, резких сигналов светофоров, которые она проскакивала на красный, чужих голосов из такси и оглушительного, гулкого стука собственного сердца в ушах. Она мчалась, нарушая все правила, потому что единственным правилом сейчас было успеть. Успеть к нему. Увидеть его. Убедиться, что он дышит.

В приемном отделении царил хаос, знакомый и жуткий. Пахло резким антисептиком, перекисью и человеческим страхом. Дежурный врач что-то кричал медсестрам, мимо нее пронесли каталку с окровавленной рукой. Она, запыхавшаяся, с дикими глазами и разметанными волосами, схватила за руку первую же медсестру — женщину лет пятидесяти с усталым, но добрым лицом.

— Пожарный Сергей? Мне к пожарному Сергею! — ее голос сорвался на визг, в нем слышались слезы и отчаяние.

Медсестра, видавшая виды, взглянула на нее с сочувствием, но покачала головой.

— Родственников пока не пускаем, милая. Идет обработка и первичный осмотр. Подождите в коридоре.

— Я его жена! — крикнула Вика, и в этот момент это была не ложь, не уловка, а самая чистая и единственно возможная правда, которую она когда-либо произносила. Ее сердце кричало это. — Пожалуйста, мне нужно его видеть!

Возможно, в ее глазах было столько отчаянной, безграничной правды, что медсестра сжалилась. Она тяжело вздохнула и кивнула в сторону длинного, ярко освещенного коридора.

— Третий кабинет справа. Но только на минутку, его готовят к перевязке и рентгену. Не мешайте врачам.

Вика бросилась вперед, не чувствуя под собой ног. Ее пальцы дрожали, когда она нащупала ручку двери. Она распахнула ее.

И застыла на пороге, впиваясь в картину перед глазами.

Он лежал на кушетке, полусидя, с закрытыми глазами. Его лицо, обычно такое живое и насмешливое, было покрыто слоем серой сажи и мелкими ссадинами. Губы потрескались. Могучее, сильное тело, которое она так жадно ласкала прошлой ночью, сейчас казалось уязвимым и изможденным. Левая рука была уже забинтована по локоть, на правой виднелись красные, волдырящиеся следы ожогов.

Его камуфляжная форма, пропитанная гарью и водой, лежала на полу грязным, отвратительным комком. Но самое страшное было не в ранах. А в выражении его лица — абсолютная, выжатая до дна, первобытная усталость. Усталость не от одного пожара, а от их бесконечной, изматывающей череды.

— Сергей… — его имя сорвалось с ее губ сдавленным, разбитым шепотом.

Он медленно, с видимым усилием, открыл глаза. И в их карих глубинах, сквозь боль, дым и изнеможение, вспыхнул тот самый огонек. Тот, что она видела в парке. Тот, что горел для нее. Только для нее.

— Вика… — его голос был хриплым, пропахшим дымом и болью. Он попытался сглотнуть. — Я же… говорил… жди дома.

Она не выдержала. Все ее напряжение, весь накопившийся ужас прорвались наружу. Крупные, горячие, обжигающие слезы хлынули из ее глаз ручьем, не дав ей вымолвить ни слова. Она подбежала к нему и, осторожно, боясь причинить малейшую боль, припала к его здоровому плечу, обнимая его. Она тряслась, всхлипывая, как ребенок, чувствуя под