Сгорать от любви (и от стыда) - Яна Шарм

— Я так испугалась… — рыдала она, ее слова тонули в ткани его простой больничной рубашки. — По телевизору… этот взрыв… а потом Игорь написал… я думала, я сойду с ума…

Он слабой, но все еще сильной здоровой рукой медленно погладил ее по волосам, по спине, успокаивающе.

— Пустяки. Ребра… немного потрепало. Рука… подумаешь, ожог. Сотрясение, наверное, — он попытался улыбнуться своей старой, ироничной улыбкой, но получилась лишь гримаса боли. — Красиво… горим?

Она оторвалась от него, яростно утирая лицо ладонями, оставляя на щеках размазанные полосы от его сажи и своих слез.

— Не шути так! Никогда так не шути! — она схватила его здоровую руку и прижала ее к своей щеке, целуя ладонь, каждую царапину, каждый сустав. — Я думала, я умру от страха. Я не могу… я не переживу, если с тобой что-то случится. Пожалуйста… Береги себя. Ради меня.

Она смотрела на него, и все ее существо, каждая клетка, кричала о том, что это не просто «увлечение» или бегство от скучного брака. Это была любовь. Всепоглощающая, жертвенная, страшная в своей силе и прекрасная. Любовь к человеку, который каждый день смотрит в лицо смерти. Который спасает других. И который, как она теперь поняла, отчаянно нуждается в спасении сам — не из огня, а от одиночества, от выгорания, от страшной мысли, что его никто не ждет.

— Я никуда не уйду, — сказала она твердо, почти сурово, глядя ему прямо в глаза, чтобы он прочитал в них всю правду. — Ты слышишь меня? Я буду ждать тебя. Всегда. После каждого вызова. После каждой твоей войны с огнем. Я буду здесь. Я буду твоим домом. Твоим тылом. Твоим местом силы.

Он замер, и в его уставших, видавших виды глазах что-то дрогнуло, сломалось. Кажется, в них блеснула влага, которую он тут же отвел. Он сжал ее пальцы, и в этом пожатии была вся его благодарность, весь его немой ужас и вся его надежда.

— Опасная это работа… быть моим тылом, — прошептал он, и в его голосе впервые зазвучала не маска бравады, а голая, незащищенная правда. — Никогда не знаешь, вернусь ли я.

— А я опасная женщина, — она улыбнулась сквозь слезы, ее губы дрожали, но в глазах горела решимость. — Разве не знаешь? Я не боюсь. Я буду ждать. И если понадобится, я сама приду и вытащу тебя из любого ада.

В этот момент в палату вошел врач — молодой, уставший мужчина в белом халате.

— Всё, родственники, выходите. Надо делать перевязку и рентген. Мешать не надо.

Вика кивнула, но прежде, чем уйти, наклонилась и поцеловала его в лоб. Нежно, бережно, как дают самый главный обет.

— Я буду ждать за дверью. Я никуда не уйду. Никогда.

Она вышла в коридор, прислонилась к холодной кафельной стене и закрыла глаза. Внутри нее больше не было паники, не было страха. Их место заняла тихая, железная, как сталь, решимость. Она поняла самую главную истину своей жизни, ту, ради которой, казалось, и был пройден весь этот мучительный путь.

Он спасал ее от душевного угасания. А ее миссия, ее призвание — спасать его от того, чтобы он сам не сгорел дотла в своем собственном пламени. Это и была настоящая любовь. Не та, что требует и берет, а та, что без остатка готова отдать себя, чтобы священный огонь в другом человеке не погас, а горел ровно и тепло, освещая их общий путь.

Глава 16

Откровение

Она вела его машину, украдкой поглядывая на него. Сергей дремал на пассажирском сиденье, прислонившись головой к стеклу. Его лицо, очищенное от сажи, было бледным, под глазами залегла густая тень. Медики выписали его с целым списком рекомендаций: покой, обезболивающие, регулярные перевязки. Сломанные ребра, ожоги второй степени на руке, сотрясение. Он отмахивался, бурча, что через пару дней отлежится и снова будет в строю. Но сейчас, в полусне, с перевязанной рукой, он выглядел не титаном, укрощающим огонь, а уязвимым мальчиком, нуждающимся в защите.

Она провела его в квартиру, помогла раздеться, уложила на широкую кровать, поправила подушку под его головой. Он поймал ее руку своей здоровой ладонью, его пальцы были горячими.

— Останешься? — спросил он просто, его глаза были мутными от таблеток, но взгляд — ясным и цепким, будто он боялся, что она исчезнет, как мираж.

— Да, — ответила она без тени сомнения, целуя его в висок, в самую чувствительную впадинку. — Навсегда. Теперь это и мой дом.

Пока он спал, Вика не сидела на месте. Она ходила по их квартире, не просто наводя порядок, а совершая некий ритуал. Она аккуратно сложила его книги, протерла пыль с полок, расставила по своим местам разбросанные инструменты. Она находила следы его жизни повсюду: завалявшаяся в ящике стола медаль «За отвагу на пожаре», стопка дисков с классическим роком, который он любил слушать после смены, фотография его команды, где все они, уставшие, но довольные, улыбались в камеру. Это был мир, полный смысла, тяжелого труда и простых радостей. Мир, в котором не было места фальши.

И именно этот контраст — между живой, пусть и пропахшей дымом и болью, правдой здесь и красивой, мертвенной ложью там — поставил в ней окончательную точку. Ложь кончилась. Еще не все формальности были улажены, но ложь в ее душе — та, что заставляла ее играть роль, — умерла. Она не могла строить новое, настоящее счастье на старом, прогнившем фундаменте обмана.

Она посмотрела на спящего Сергея, на его перевязанную руку, лежавшую поверх одеяла. Он рисковал всем, каждый день. А она до сих пор боялась одного трудного разговора?

Тихо, чтобы не разбудить его, она вышла на балкон и набрала номер Дмитрия. Сердце колотилось, но не от страха, а от предвкушения конца.

— Я буду через час. Нам нужно поговорить. Окончательно.

В его голосе не было ни удивления, ни гнева. Лишь ледяная, безжизненная пустота, которая была страшнее любой бури.

— Я понимаю.

* * *

Она стояла перед дверью своей — их — бывшей квартиры, словно перед входом в музей собственной прошлой жизни. Ключ повернулся с тихим щелчком, который отозвался в ней эхом прощания. Воздух здесь пах иначе. Дорогими ароматизаторами, свежим паркетом