Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– А разве офицеры не устали? Они тоже хотят домой… Но у них есть сознание долга и чести… Они не бросят фронта и не пойдут домой!

– Я не знаю! Но на фронте голод и нет ни снарядов, ни патронов!..

– Откуда ты это все знаешь?! – сердце тоскливо сжалось… Неужели кончится война и все разойдутся по домам, а Вани нет, и он не вернется домой… И никогда не будет у меня ни дома, ни семьи…

– Нет! Война не кончится так скоро… Если солдаты бросят фронт, турки придут в Баку, возьмут наши дома! Куда ты денешься тогда с четырьмя детьми?!

– Ну, до этого не дойдет!.. Но воевать довольно!.. Устали все…

– Хорошо! Но как только война кончится, немцы сейчас же отпустят всех пленных. У них у самих голод, и они рады будут избавиться от лишних ртов… А как только распустят пленных, так сейчас же приедет Алексей домой…

– Вот это будет для меня большое несчастье! Ну да до этого еще далеко… А что ты так страшно кашляешь, точно у тебя коклюш? – спросила Нина.

– Не знаю. Спрошу завтра у доктора. Я кашляю уже несколько дней. Но как-то некогда все было обратить на это внимание.

Но спросить не удалось: ночью поднялась температура. А утром позвали доктора, и он определил: воспаление легкого. К вечеру из госпиталя приехали уже три врача, устроили консилиум и определили разлитой бронхит обоих легких. Потянулись кошмарные дни и ночи… Я думала, что задохнусь: жарко, нет воздуха, дышать нечем!.. День и ночь по очереди дежурили знакомые врачи. Днем через каждые два часа они сменяли друг друга. Спасибо им всем… Вот ведь когда заболела! Что бы заболеть в прошлом году, когда был жив Ваня?..

Позже, когда я поправилась, Нина говорила, что все думали, что я не перенесу болезни.

– Ты так ужасно дышала, что в гостиной нельзя было сидеть.

Через две недели мне стало лучше, и я стала поправляться, хотя кашель и был еще очень сильный…

Как-то, влетев в мою комнату, Нина сказала:

– Тина, знаешь, царь отрекся от престола. В городе полное ликование! – и она сейчас же вышла из комнаты.

Царь отрекся! Сам добровольно отрекся от своего народа!.. Как же мы будем жить? И почему она радуется?.. Сердце больно сжалось, как бы в тяжелом предчувствии чего-то непоправимого, ужасного… Никогда я не представляла себе России без царя!.. Это то же самое, что семья без матери… Царь мне представлялся вроде матери для всего русского народа. С ним было спокойно и все ясно… Без него – разруха… Недаром русский народ говорил: «Царь заступится»… Где бы русский человек ни был, всюду он был под защитой и покровительством могущества России и царя… Никто не смел безнаказанно обидеть русского человека!.. А теперь? Все рушилось!..

Нина вернулась в комнату.

– Жаль, что ты не можешь встать и выйти на балкон. Сколько народа идет на нашу площадь! Все одеты по-праздничному, точно на Пасху…

– Не радуйся! Россия развалится, захлебнется в этой грязной волне разрушения, когда солдаты пойдут с фронта по домам… Если солдаты не слушаются своего начальства и бросают фронт, который им поручили защищать, то это уже не защитники наши, а страшная, дикая разбойничья банда… Ты увидишь, что они придут в твой дом, разграбят его, изнасилуют твоих детей и убьют тебя…

– Тина, что ты говоришь! Успокойся! – сказала Нина.

Но я судорожно, бессильно плакала, задыхаясь в кашле…

Пришел доктор, сделал мне впрыскивание, и я заснула… Дальше дни пошли все страшнее и страшнее. С утра и до вечера мимо нашего дома шли толпы с песнями, с оркестрами. Гул с площади доходил до моего окна. Там непрерывно происходили дикие, никому не понятные митинги, доводившие толпу до истерики. Все произносили речи, которых никто не слушал и не понимал…

– Барыня, сегодня парад на нашей площади. Околоточный приказал, чтобы все балконы и окна украсить красным… А музыки-то сколько прошло мимо!

– У нас нет ничего красного, – сказала Нина.

– Есть. Да я не знаю, позволите ли вы порвать для украшения?

– Что есть?

– А шерстяное стеганое одеяло!

– Да ведь оно новое… Ну, хорошо, возьми.

Даша ушла, а Нина присела ко мне на кровать и сказала:

– Ты знаешь, что эта наша революция – первая в истории без капельки пролитой крови? Царь сам подписал отречение, и все успокоились… И теперь будут воевать до победы!

В это время мимо наших окон, звонко цокая подковами по булыжнику, шла какая-то казачья сотня. Визгливый оркестр и громкий посвист казаков как-то странно действовал на душу. Так же они ходили и на царские парады…

– Вон, видишь! И казаки идут на парад народа, – сказала Нина и вышла из комнаты.

– Барыня! Хоть бы вы подошли к окну. Сколько опять идет музыки-то. Казаки вон идут! У всех красные башлыки! Настоящая революция! – Даша бросилась к окну. – А вы лежите! Хоть бы в окно посмотрели…

– Не хочу смотреть! Уйди!..

Слова Бакланова оправдались… Демократия родилась, точно саранча, вылезла из-под земли и быстро распространяется повсюду…

Я поправляюсь. Встаю и хожу по комнате, но кашель очень беспокоит меня и моих докторов. Из-за него не могу еще идти работать.

– Тетя! У нас в гимназии сегодня был митинг, – говорит Надя. – Теперь все свободны, и нам никто не может сказать, чтобы мы учили уроки. И классная дама не имеет права запрещать нам играть, сколько мы хотим! Это сказала одна наша девочка. Она самая умная в нашем классе; у нее отец доктор. Мы сегодня выгнали одну учительницу из класса! Учительница вошла в класс во время митинга и сказала, что это нехорошо для девочки – влезать на парту и кричать, как извозчик… Ну, мы стали кричать: «Долой, долой отсюда». Она ушла. Тетя, это не только у нас в классе митинги, а во всех классах! И даже на нашей площади и на улицах!..

Как-то к нам пришел денщик нашей соседки. Муж ее – адъютант Сальянского полка. Я спросила его, рад ли он, что царя нет больше.

– Не знаю еще! Говорили, что большая свобода всем выйдет; домой пустят; землю отберут от помещиков и нам, крестьянам, отдадут. Жалко царя тоже!.. Мы ему присягали. – И он замолчал. Точно вспомнил, что клялся верой и правдой служить царю!.. – А теперь, выходит, измена… Может быть, наследнику послужим еще. Разное говорят… Будто власть теперь перейдет к солдатам. Другие – что наследник взойдет на престол?.. Не разобрать!..

Еще в первые дни революции Яша сказал: