Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

что сохранившаяся еще у нашей молодежи сдержанность — следствие совместного обучения, при котором мальчики и девочки постоянно видятся. Я знаю, что в городах подобное совместное обучение привело бы к иным последствиям. Дело в том, что в городских женщинах и девушках мужчины привыкли видеть лакомство, которое их манит отведать. Их одежда и украшение — как сахар и мед; мужчины и даже юноши не могут видеть их равнодушно, привычка не притупляет возникшее желание, ибо мода заботится о разнообразии, и таким образом они предстают в вечно новом обличии. Парижанка меняет пять-шесть раз на дню прическу, придающую ей все новый вид. Что говорить об остальных ухищрениях! О румянах и множестве других прикрас, хорошо мне известных по рассказам земляка, служившего лакеем в Париже? Таким образом в столице одна женщина появляется перед мужчинами в двадцати видах, меж тем как наша деревенская девушка всегда одна и та же; воскресный наряд, будучи незатейливым, не слишком ее изменяет. В заключение можно сказать, что в деревнях нет никакой необходимости разделять мальчиков и девочек в школах: подобная мера может дать мыслям дурное направление. Итак, возле церкви происходили различные игры. Взрослые наблюдали, образуя большой круг. Перед лицом подобных свидетелей вряд ли кто-нибудь отважился бы на вольность! Наш добрый кюре не только не отговаривал прихожан от посещения игр, но поощрял их. — Ступайте, ступайте, — говорил он им, — поглядите, как резвится молодежь. В вашем присутствии эти игры всегда будут носить невинный характер. Я сам не могу всюду поспеть: вместо меня пусть приглядывает каждый отец семейства. — Таким образом молодежь по воскресеньям достойно развлекалась, а взрослые забавлялись, на нее глядя; веселье отражалось на всех лицах, и к вечеру все расходились довольные. В наши дни ничего этого уже нет, наши молодые люди встречаются украдкой и говорят при этом одни мерзости.

Кюре Пинар не был столь набожным, как кюре Куржи, — тот, пожалуй, единственный служитель церкви во всей округе, придерживающийся апостольских правил. Отец Пинар был снисходительный священник с доброй, открытой душой, он вмещал всех прихожан в своем сердце. Если бы вы видели, как поселяне окружали его в праздники и по воскресеньям, когда он выходил после мессы, если бы вы слышали, как он всех приветствовал, справлялся о членах их семей, вы бы сказали: «Вот отец своих детей; быть может, он чересчур добр, дурной человек может злоупотребить его добродушием, но, несомненно, людей прямодушных он своим примером побуждает ревностнее исполнять обязанности и свой долг!» Мне вспоминаются последние годы его жизни. О, сколь светла была вера, сиявшая на этом покойном и ясном челе! Какое почтение внушал убеленный сединами старец! Тем немногим, что есть во мне хорошего, я обязан, после бога, этому человеку и его незабвенному помощнику учителю Бертье! Он не терпел ссор между нами (его преемники их заводят сами), и мирил всех, отлично угадывая правду и ложь, ибо он знал превосходно всех нас. Его молитвы и поучения в церкви были кратки, но как проникновенно он их произносил! Сколько чувства вкладывал в проповеди! Я запомнил слово в слово проповедь, которую он произнес как-то в воскресенье в августе. Всю ночь шел дождь, в воскресенье с утра прояснилось, и его попросили отслужить мессу пораньше, чтобы просушить сжатый хлеб и успеть к вечеру связать его в снопы. Отец Пинар не поднялся на кафедру, но вышел на амвон. — Дети мои, чада господни, — сказал он, — я призываю вас всех отправиться в поле и вязать снопы, покамест стоит прекрасная погода. Вы взысканы небесной благодатью, вас осеняет милость господня, пользуйтесь же этим. Народу, повиновавшемуся закону Моисееву, не дозволено было нарушать день субботний; но мы, дети искупления, свободны от мертвой буквы и слепого подчинения ей. Наше единственное обязательство состоит в любви к богу и к нашим братьям. Любовь к богу умиротворяет нас и удовлетворяет в этой жизни; любовь к братьям вызывает их ответную любовь к нам. Мы даем, и нам дают. О дети мои, будем любить друг друга!

Я призываю тех, у кого нет сжатого хлеба, оказать помощь тем, у кого он есть; эта услуга принесет душе больше пользы, чем посещение церкви. Дети мои, когда будут звонить к вечерне, не приходите сюда; будьте со мной своими добрыми помыслами. Я буду служить во имя своих детей, распростертый перед святым алтарем, перед которым вы обещали быть верными богу своему. Наш школьный учитель, ваш второй отец, и несколько стариков будут петь со мной. Да благословит вас бог, как я благословляю вас сейчас от его имени.

Отец Пинар поучал молодежь, всякий раз сообразуясь с умственным уровнем своих слушателей; он приводил доказательства, подсказанные здравым смыслом, говорил просто и вразумительно. Рассуждая о морали, он старался нам показать, какую пользу она приносит людям. Его наставления были столь просты и безыскусственны, что и самые ограниченные высказывали свое мнение. Затем он повторял все, что было сказано каждым из нас, делая поправки, кое-что дополнял, убедительно доказывая необходимость нравственного поведения.

Я считаю, что отец Пинар образцовый сельский кюре. Но не все придерживаются такого мнения. Впрочем, я не беру на себя смелость давать советы старшему брату; у него больше разума, знаний и опыта, и я полагаю, что он действует превосходно, применяясь к душевному складу своих прихожан: не для всех больных пригодны одни и те же лекарства.

Тома Ретиф, брат кюре Куржи, моложе его на несколько лет и обладает счастливым характером, какой приписывают людям золотого века. На челе его написаны скромность и простодушие, а едва он заговорит, к нему проникаешься совершенным доверием. По своей скромности он отказался от посвящения в сан, который несколько раз ему предлагал монсиньор де Келюс. Прелат даже поручил написать ему следующее:

«Я знаю, что вас удерживает: не обладая дарованием своего старшего брата, вы почитаете себя неспособным; но, любезный сын мой, в моей епархии не найдется и трех людей, похожих на вашего брата, и не надобно на него равняться. И во многом ему уступая, можно быть весьма полезным человеком. Прошу вас больше не отказываться! В качестве вашего епископа я заявляю, что иначе вы будете в ответе перед всевышним за талант, который он даровал вам для спасения душ...»

Слова епископа испугали Тома Ретифа, но кюре, которому очень хотелось оставить его при себе, ответил за него монсиньору, сославшись на пользу, которую приносит брат, обучая детей, на многолюдность прихода и другие обстоятельства.

— Но у него