Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

Завершаются воспоминания Владимира Всеволодовича утверждением, что сам он в жизни старался придерживаться правил, следовать которым рекомендовал своим детям:

Что надлежало делать отроку моему, то сам делал — на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя. На посадников не полагаясь, ни на биричей[18], сам делал, что было надо. Весь распорядок и в доме у себя также сам устанавливал. И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов. И о соколах, и о ястребах заботился. Также и бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным. И за церковным порядком, и за службой сам наблюдал.

Все это находит подтверждение в многочисленных летописных сообщениях о деятельности Владимира Мономаха и чуть ли не дословно воспроизводится в его некрологах. Правда, сами эти летописи создавались во время правления в Киеве самого князя и его сына…

Те, кому адресовано «Поучение детям», должны совершать «всякие добрые дела, славя Бога со святыми Его». Им следует исполнять свое «мужское дело», «не боясь ни смерти, ни войны, ни зверя», поскольку всё во власти Бога:

Ибо, если я от войны, и от зверя, и от воды, и от падения с коня уберегся, то никто из вас не может повредить себя или быть убитым, пока не будет от Бога повелено. А если случится от Бога смерть, то ни отец, ни мать, ни братья не могут вас отнять от нее <…> Божие обережение лучше человеческого.

Князь неоднократно подчеркивает, что все хорошее, сделанное им, — следствие его искренней веры:

Не осуждайте меня, дети мои или другой, кто прочтет. Не хвалю ведь я ни себя, ни смелости своей, но хвалю Бога и прославляю милость Его за то, что Он меня, грешного и худого, столько лет оберегал от тех смертных опасностей, и не ленивым меня, дурного, создал, на всякие дела человеческие годным.

Основанием добрых дел является искренняя вера. Тем самым Владимир Мономах напоминает, что спасение, говоря языком Библии, — «не от дел, чтобы никто не хвалился» (Еф 2: 9). Это — как бы ссылка на Послание апостола Павла к Титу: «дабы уверовавшие в Бога старались быть прилежными к добрым делам», «пусть и наши учатся упражняться в добрых делах» (Тит 3: 8, 14).

Так что рассказ Владимира Мономаха о своей жизни — лишь один из возможных примеров реализации представлений о достойном поведении христианина.

Письмо Олегу Святославичу

Своеобразным продолжением рассуждений о человеческой жизни является «Письмо» к Олегу Святославичу (имя которого прямо не названо). Отношения Владимира Мономаха и его адресата были весьма неоднозначны. С одной стороны — двоюродные братья, друзья юности, кумовья (Олег был крестным отцом старшего сына Мономаха Мстислава и, возможно, второго сына — Изяслава), союзники в борьбе против князя Изяслава Ярославича. С другой — противники: они то и дело оказываются «по разные стороны баррикад» в борьбе с половцами, соперники в борьбе за княжеский «стол» в Чернигове и, наконец, Олег — убийца Изяслава Владимировича (что и стало поводом к написанию письма)…

Свое послание Владимир начинает с покаяния:

«О я, многострастный[19] и печальный! Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед страшным Судьею, не покаявшись и не помирившись между собою. Ибо кто молвит: „Бога люблю, а брата своего не люблю“, — ложь это. И еще: „Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит Отец ваш Небесный“». Обращается же он к Олегу по совету собственного младшего сына: «И я видел смирение сына моего, сжалился и, Бога устрашившись, сказал: „Он по молодости своей и неразумению так смиряется, на Бога возлагает; я же — человек, грешнее всех людей“».

Покаяния он ждет и от Олега: «Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога отпущения прошлых своих грехов». Что было бы правильно, спрашивает Мономах: «мне ли было достойно послать к тебе или тебе ко мне?» Олег, по мнению Владимира Всеволодовича, должен был первым обратиться с раскаянием. Эту мысль Мономах повторяет неоднократно. По его мнению, Олег, убив Изяслава, должен был сказать себе: «„Увы мне, что я сделал! И, воспользовавшись его неразумием, ради неправды света сего суетного нажил я грех себе, а отцу и матери его принес слезы!“ Надо было бы сказать тебе словами Давида: „Знаю, грех мой всегда передо мной“». Надо было «Богу бы тебе покаяться, а ко мне написать грамоту утешительную да сноху мою послать ко мне» — и тогда Бог сразу же отпустил бы Олегу его согрешенья. Заодно и мирские споры между Владимиром и его кузеном нашли бы разрешение:

И если начнешь каяться Богу и ко мне будешь добр сердцем, послав посла своего или епископа, то напиши грамоту с правдою, тогда и волость получишь добром, и наше сердце обратишь к себе, и лучше будем, чем прежде: ни враг я тебе, ни мститель.

Покаяние — единственная надежда на спасение после грядущего конца света.

Здесь Мономах вновь обращается к одной из установок, присутствующих в «Поучении детям»: «лишаемый — не мсти». Владимиру об этом напоминал и его сын, побуждая отца написать Олегу: «братцу моему Божий суд пришел, а мы не будем за него мстителями, но положим то на Бога, когда предстанут перед Богом». И князь согласился с этим: «суд от Бога пришел ему [Изяславу Владимировичу], а не от тебя». Гибель Изяслава — следствие его собственных неразумных действий: «Дивно ли, если муж пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших. Но не следовало ему искать чужого и меня в позор и в печаль вводить. Подучили ведь его слуги, чтобы себе что-нибудь добыть, а для него добыли зла».

Все действия людей — результат их выбора. Итог же этих действий предопределен Господом. Покаяние в своих прегрешениях — единственный путь к спасению и обретению Царства Небесного. Вот основная идея послания Мономаха Олегу.

***

Этим можно было бы завершить разговор о «Поучении» Владимира Мономаха. Однако в нем кроется еще одно загадочное упоминание, которое сориентировано на будущее. Отголоски его можно проследить вплоть до середины XVI столетия.

Рассказывая о прожитой жизни, Владимир Всеволодович неожиданно подробно останавливается на своих совершенно не относящихся к теме покаяния деяниях: речь вдруг заходит о развлечении — «ловах» (охотах), в которых князь принимал участие. Ни к греховным поступкам, ни тем более к тому, что