Пушкин. Наше время. Встречи на корабле современности - Гаянэ Левоновна Степанян

муж, грозный муж…»), небольшую новеллу про Овидия. Видимо, с Овидием он себя тоже отождествлял. Не говоря уж про то, что масонская ложа, в которую он вступил в Кишиневе, называлась именно «Овидий».

ГС:

С одной стороны, он себя отождествлял, потому что точно такой же изгнанник…

МВ:

И тоже непонятно за что.

ГС:

А с другой стороны, он себя позиционировал немножко иначе: «Суровый славянин, я слез не проливал…» (Т. 2. С. 63) или «Октавию – в слепой надежде – молебнов лести не пою» (Там же. С. 33), не то что Овидий, который малодушно умолял Августа о прощении.

МВ:

Это все так. И во-вторых, рассуждая о мотивах «Цыган», о вставных новеллах, мы не должны выпускать из виду главного: «Цыганы», как и все южные поэмы, начиная с «Кавказского пленника», имели колоссальный успех в первую очередь потому, что они были написаны летучими стихами – собственно, тем, что мы называем «пушкинскими стихами». Мы так к ним привыкли, что нам это кажется чем-то само собой разумеющимся, но если сопоставить стихотворные тексты того времени, которые появились одновременно в 1821–1824 годах, становится понятно, что это небо и земля. Когда мы утверждаем, что живем и пишем на том языке, который создал Пушкин, – это утверждение обретает смысл именно с южных поэм. К которым технически надо отнести и первую главу «Онегина».

Пушкин – профессиональный поэт

ГС:

«Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать…» (Т. 2. С. 178)

МВ:

Вяземский, близкий друг Пушкина, пишет в своем разборе, что «Бахчисарайский фонтан» был продан за три тысячи рублей, это очень дорого. И это сразу вывело Пушкина в разряд не просто «лучших сочинителей», он понимает, что литературным трудом можно жить, отказавшись от службы, не рассчитывая на своих крепостных, для чего ему приходилось бы вступать в довольно унизительные отношения с отцом. Можно жить на то, что он пишет.

Петр Соколов

КНЯЗЬ ПЕТР АНДРЕЕВИЧ ВЯЗЕМСКИЙ (1792–1878).

1824

Петр Вяземский – блестящий поэт и остроумный собеседник; переписка Пушкина и Вяземского – это захватывающий разговор двух интеллектуалов

ГС:

До этих пор поэзия считалась даром богов, на котором зарабатывать как бы не вполне достойно.

МВ:

Нет, прости, я сразу должен тебя прервать. Ты рассуждаешь в данном случае, извини меня, как советский литературовед. Потому что дар богов, безусловно, но на протяжении всего XVIII века, с начала европеизации, поэзия была одной из придворных профессий. Придворный поэт – одописец, который пишет оды на восхождение на престол, на победы, на свадьбы и тезоименитства. По всем торжественным случаям положено писать торжественную оду. Это как при дворе есть всякие церемониймейстеры, шталмейстеры, придворные музыканты – и так же есть придворный поэт. И Пушкин противопоставляет себя как «поэзии как дару богов», так и «поэзии как придворной службе», на которой поэт воспевает подвиги царя и его военачальников. И то и другое для Пушкина одинаково неприемлемо. В отличие от Жуковского – вспомни его «Певца во стане русских воинов». Недаром зрелого Пушкина так взбесили утверждения, что он отправился в Арзрум, чтобы воспевать подвиги русского оружия. «Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня с одной стороны слишком самолюбиво, а с другой – слишком непристойно» (Т. 6. С. 433), – писал он во вступлении к своему загадочному травелогу. Но об этом позже.

ГС:

И Пушкин, по словам Лотмана, стоит у истоков того, что мы в наше время называем авторским правом.

МВ:

В России!

ГС:

Дело в том, что львиную долю денег за стихи забирал издатель. Например, поэма «Руслан и Людмила» явилась в 1820 году, тогда же она была вся раскуплена. Новые экземпляры в продаже не появлялись, и книга стоила 25 рублей. При этом Пушкин не получил почти ничего. Кстати, издателем был Гнедич, который также издавал произведения Батюшкова. Он выручил 15 тысяч рублей и выплатил из них две тысячи автору.

МВ:

Гнедич тоже понес расходы на печать, на бумагу, на доставку, в общем, залез в расходы, это не был чистый доход 15 тысяч рублей, это была выручка. Мы с тобой сейчас беседуем в книжном магазине, мы понимаем, что это не одно и то же.

ГС:

Пушкин относится к своим произведениям как к хорошему товару. Например, Гречу он пишет 21 сентября 1821 года: «Хотел было я прислать вам отрывок из моего „Кавказского пленника“, да лень переписывать; хотите ли вы у меня купить весь кусок поэмы? длиною в 800 стихов; стих шириною – 4 стопы, разрезано на 2 песни. Дешево отдам, чтоб товар не залежался» (Т. 10. С. 28).

МВ:

Пушкин иронизирует, понятное дело, но тем не менее предложение его вполне серьезно. И позиция выверена. В июне 1824 года, в самый острый момент конфликта с Воронцовым (о чем ниже), он пишет начальнику его канцелярии Казначееву: «Единственное, чего я жажду, это – независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это, – самый трудный шаг сделан. Если я еще пишу по вольной прихоти вдохновения, то, написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку. – Не могу понять ужаса своих друзей (не очень-то знаю, кто они – эти мои друзья)» (Т. 10. С. 598–599)[54].

ГС:

Но были ж и настоящие друзья. Издателем «Бахчисарайского фонтана» выступил Вяземский. И с его помощью Пушкин добивается исключительно высокого по тем временам авторского гонорара.

МВ:

В современных терминах – скорее «выпускающим редактором». И он же сам, активно участвующий в переговорах с книгопродавцами, открыто объявил в журнальной статье (правда, анонимной) о небывало высоком гонораре Пушкина – три тысячи рублей[55]. Что вообще-то балансирует на грани профессиональной этики. Но, как объяснил сам Вяземский в письме А. А. Бестужеву 9 марта 1824 года, «это по-европейски и стоит быть известным».

ГС:

Русские журналы по поводу этого гонорара отметили, что, дескать, вот и в России теперь европейский подход к поэзии. То есть обсуждали не только поэтические достоинства, но и новую финансовую политику.

МВ:

И сам Пушкин с удовлетворением отметил в письме тому же Вяземскому, сообщая ему в начале апреля 1824 года о переговорах по поводу первой главы «Онегина»: «Слёнин предлагает