Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве - Гриша Брускин

В 1905 году вместе со своими соратниками: Серовым, Добужинским, Лансере, Чехониным, Билибиным, Сомовым… гуру русской художественной критики — Бенуа — числился в списках сотрудников журналов «Зритель», «Жупел» и «Адская почта», в которых печатались острые политические карикатуры, разоблачающие самодержавие.

12 ноября 1905 года в газете «Сын Отечества» публикуется воззвание «Голос художников», составленное Добужинским и подписанное среди прочих Александром Бенуа. «Авторы призывали людей искусства включиться в движение, меняющее лицо России»[138].

В 1921 году в докладной записке, составленной наркомом просвещения РСФСР Анатолием Васильевичем Луначарским специально для Ленина, читаем: «Академик Александр Бенуа — тончайший эстет, замечательный художник, очаровательнейший человек. Приветствовал Октябрьский переворот еще до Октября… Он был одним из первых крупных интеллигентов, сразу пошедших к нам на службу… приносит нам огромные услуги. Вообще человек драгоценнейший, которого нужно всячески беречь».

Понятно, что революционно настроенный демократ Бенуа не мог одобрять творчество ярого монархиста Васнецова.

Хотя и не мог не признавать, что «не будь сказок Васнецова и всей его сказочно-декоративной и декораторской деятельности, мы сидели бы до сих пор на одной передвижнической рутине или на академической бутафории»[139].

ЛОВКИЕ ЗАМАШКИ

Бенуа писал о Васнецове исключительно с пренебрежительной, менторской интонацией, время от времени «похлопывая по плечу», снисходительно отмечая кое-какие удачи. Но в целом считал Виктора Николаевича «поверхностным», «пустеньким», «фальшивым» живописцем.

Вот слова, которыми «хранитель русской культуры» одаривал искусство нашего героя: «мелочные мещанские жанрики», «одни только поэтические намерения», «пустенький финал какого-нибудь „национального балета“», «полное отсутствие характерности стиля и силы», «производит жеманное и фальшивое впечатление», «ординарные заграничные картинки», «немощные, неумелые подражания таинственной загадочности древних», «эти слабенькие и по замыслу, и по живописи картины», «сладенькие иллюстрации», «вкус, воспитанный на всякой анекдотичной пошлятине», «очень остроумно замаскированный отголосок помпезного, поверхностного эклектического академизма».

О васнецовских героях писал: «Ходячий иллюстрационный тип».

О самом художнике: «В Васнецове нет настоящей грандиозной мощи».

Называл его картины «фальшивыми созданиями», «ловкими замашками», «недостойными по своей банальности и непродуманности приемами», «чем-то очень неглубоким, пикантно-остроумным».

Писал, что рисунок мастера — «небрежный, вялый и сбитый». Что «его грезы были затуманены изучением жалких мелочей».

Говорил, что церковная живопись художника «далеко не может считаться отрадным явлением, так как она насквозь фальшива, надута, взвинчена и поверхностна», что «вся эта царственная помпа, вся эта якобы вдумчивость и поэтичность того же пошиба», что и (о ужас!) у Брюллова.

Виктор Васнецов. Сирин и Алконост, 1896

АПОЛОГИЯ

Но иногда, вдруг, ни с того ни с сего, признавал заслуги мастера: «Когда еще в конце 70-х годов, в самый разгар реализма и передвижнического направленства, Васнецов вдруг обнаружил наклонность бросить свои мелочные мещанские жанрики и приняться за русскую народную сказку, тогда все сочли его за сумасшедшего, за невозможного чудака и никто, за исключением двух-трех передовых ценителей, не решался поддержать его, настолько этот поворот казался странным и диким. Однако Васнецов не испугался глумления толпы и товарищей и смело пошел по намеченному пути. В этом его огромная заслуга».

Одновременно Бенуа писал, что «огромный успех, завоеванный постепенно Васнецовым посредством всех этих слабеньких и по замыслу, и по живописи картин, указывает на неразвитость русского общества».

Вот как отзывались «неразвитые» представители русского общества о Викторе Васнецове.

Федор Шаляпин: «Поразительно, каких людей рождают на сухом песке еловые леса Вятки! Выходят из вятских лесов и появляются на удивление изнеженных столиц люди, как бы из самой этой древней скифской почвы выделанные, массивные духом, крепкие богатыри. Именно такими были братья Васнецовы»[140].

Илья Репин в письме Васнецову: «А если кто меня шевелил — учил самому важному в искусстве — творчеству, так это ты; да и не меня одного. Ты огромное впечатление производишь на всю русскую школу»[141].

В РГАЛИ хранится фотографический портрет Горького, на котором рукой Алексея Максимовича написано: «От калики перехожего М. Горького богатырю русской живописи Виктору Михайловичу Васнецову на память»[142].

Виктор Васнецов. Иван Царевич на Сером волке, 1889

Сергей Дягилев: «Первая и наибольшая заслуга Сурикова, Репина и, главное, Васнецова в том, что они не убоялись быть сами собой. Их отношение к Западу было вызывающее, и они первые заметили весь вред огульного восторга перед ним. Как смелые русские натуры, они вызвали Запад на бой и, благодаря силе своего духа, сломали прежнее оцепенение»[143].

Михаил Нестеров писал, что «исключительный успех его (В. М. Васнецова. — Г.Б.) породил в свое время немало о нем неверных толков. Для его характеристики красок, особенно темных, не жалели… В свое время немало говорилось о васнецовском „богатстве“»[144].

Одним из запевал в хоре хулителей знаменитого художника был Александр Бенуа — мастер значительно более скромного дарования.

ВОЛК ИЗ МЕХОВОГО МАГАЗИНА

Что писал всезнающий и всепонимающий Бенуа о замечательной картине Васнецова «Иван-царевич на Сером Волке» (1889)?

«Иван-царевич, на своем волке из мехового магазина, среди шаблонного Urwald'a[145] удивительно походит на тех размалеванных красавиц, которые на балаганах играют русских „принцев“».

Бенуа прав. Герои сказок нашего художника пребывают в сценографии волшебного мира, где в загадочном темном лесу под сенью столетних сосен растут водяные лилии и цветет ветка сакуры.

А чтобы бы вы хотели, Александр Николаевич?

Чтобы чудо свершалось в реальной русской глубинке, где бы Иван-царевич и Елена Прекрасная «говно месили» в миргородской гоголевской луже?

Сами же писали, что «Васнецову обрадовались потому, что тирания лаптя и сермяги всем надоела».

Историческое время всамделишных чудес прошло.

И в наши дни «в лесах игрушечные волки глазами страшными глядят» лишь на сцене.

Герои картины, как театральные актеры, — в гриме. Веки подведены, тени вокруг глаз, губы, брови подкрашены.

Конечно же, театр.

Но магический.

Конечно же, театральная сценография.

Но заколдованная.

Так из какого же мехового магазина сбежал царский сын на Сером Волке?

ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ 13 ФЕВРАЛЯ 19^3 ГОДА

Может быть, из Зимнего дворца, где 13 февраля 1903 года Николай II устроил знаменитый костюмированный бал-маскарад в честь очередного юбилея Романовых?

Гостям было приказано явиться в русских национальных костюмах XVII века. Играла музыка. Пары кружились в танце. Роскошь костюмов удачно сочеталась с изяществом украшений. Сверкали бриллианты и самоцветные камни.

Николай II и Александра Федоровна на балу в Зимнем дворце, 13 февраля 1903 года

«Очень красиво выглядела зала, наполненная древними русскими людьми», — записал Николай II в