Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер

и Красное Село. УРА! Два раза просился за эти дни у своего начальства отправиться в бои, но ни черта не отпускают меня пока. Но надеюсь, что отпустят на несколько дней в ближайшее время… За эти дни написал несколько стихотворений. Два – неплохие. Однако напечатать нельзя. Сугубая лирика. <…> О Катюше скучаю по-прежнему… Неужели на днях будет взят Павловск? Даже не верится. Осталось ли там что-нибудь? Цел ли дом, где я был так счастлив? О Павловск, Павловск…

22.01.44. 22:30. Взята Мга! У нас все по-старому. Я, кажется, захворал гриппом. Тоскую по Кате.

24.01.44. 23:40. Наступление продолжается. Грипп, черт его побери… Тоскую по Кате… Прошусь в ту армию, которая воюет.

24.01.44. 23:55. Только что узнал, что нашими войсками взяты Пушкин и ПАВЛОВСК.

30.01.44. Ночь. В Ленинград поехал 25-го. 26-го с машиной «На страже Родины» поехал в Гатчину, где шли бои. Приехали туда. Город пылает. Бой идет уже за городом. Трупы их и наши. Разрушенный, сожженный дворец. Бродил по развалинам. Множество бутылок – пустых – в подвале. Картина, чудом уцелевшая в 3-м этаже сгоревшего дворца. Мадонна. Свастика на обелиске. Вывески с немецкими надписями. Немецкие названия улиц, указатели дорог. Разговаривали с уцелевшим населением. В парке много немецких трупов. Взял штык – вынул из ножен у мертвого егеря. Встреча с Володей. Он зам. комбата по политчасти. Идет в бой. Труп немецкого егеря перед собором. В подвале собора укрывалось население. Библиотека. Разгромленные магазины. Мальчишки. Все мосты взорваны… И много, много всего такого, чего не записать сразу, все наплывами проносится в памяти.

27-го был снова в Ленинграде. Не выдержал, пошел к Катюше. ГРУСТНОЕ ПРИМИРЕНИЕ. Но и счастливые миги были в этот день – в этот день был салют в честь снятия блокады. Мы с Катюшей выбежали на улицу, я даже шапку не успел надеть на голову, а Катя выбежала в валенках, хотя были лужи всюду. И мы стояли на Рыбацкой, и вечером было светло, как днем, от света ракет. И грохот – на этот раз не обстрела, обстрелов в Ленинграде больше не будет. Мы стояли, смотрели и целовались… А потом – ночь. Грустная ночь. Не спали. Все – разговоры о наших личных делах. О, как это грустно. Второй раз за войну – плакал. Первый раз в жизни плакал из-за женщины. Как все это горько и грустно. Так вот почему Катя тогда, после моего приезда из Москвы, так меня встретила. Не знаю, что будет дальше. Я ее люблю все равно. Мне ее очень жаль, хоть порою я ее готов ненавидеть. Но ее люблю, люблю. Милая… В Павловске еще не был. Но надеюсь вскоре побывать там.

13.02.44. После полуночи. 6-го был в Ленинграде у Катюши. Потом двое суток был под Сестрорецком. Мертвый город в лунном свете. Все (почти) дома целы – и ни души. Некоторые улицы нехожены, снежная целина. И безмолвие. 10-го и 11-го опять был в Ленинграде, у Кати. Милая Катюша. ВЗЯТА ЛУГА. Поэма движется чертовски медленно. Нет, это не для меня. Пиши, братец, свои короткие стихи.

15.02.44. 9:45. Звонили из Ленинграда. Володя ранен. Подробности еще неизвестны. Настроение черное. Вдобавок от Катюши нет писем. Сегодня сообщили с КП: приказом № 044 от 13.02.44 мне присвоено звание старшего лейтенанта.

22.02.44. 23:45. 19-го и 20-го был в Ленинграде у Катюши. Ходили с ней навестить Володю, в госпиталь. Володя ранен легко. Кость руки не задета… Третий день живу на новом месте – комната на частной квартире. Домик стоит в чудесной лощине между холмами. Но недолго мы с Чапом здесь проживем – собираются нас опять поселить в редакции… Сегодня был в госпитале, навещал Раису… Сегодня сделал стихотворение для номера… Все эти дни была водка… Послал сегодня телеграмму Катюше. Успел за эти дни соскучиться по ней… Стоит прекрасная зимняя погода.

23.02.44. 20:00. День К. А. Утром, как обычно, выбежал из комнаты на воздух, обтерся до пояса снегом, помылся и побежал завтракать. За завтраком узнал, что едем все за откликами на приказ № 16 Сталина – по частям. Выпив 100 грамм, оставшихся в запасе, оделся потеплей и пошел к машине. Поехали на открытом грузовике. С Колей Кондратьевым. По дороге пели песни. Такой простор кругом, что хочется петь. Я люблю эти снежные просторы. Нет ничего лучше. Приехали в А. Это памятное для меня место – и печальное по воспоминаниям. Здесь я был в 41-м. Умирал от голода. Но все это не важно сейчас. Собрали отклики, вернее, собирал их больше Коля. Потом нас покормил Козак обедом. В редакции газеты «П» часа два ждали наших майоров. Между прочим, в этой редакции – три кошки. И одна – сибирская. Тигрик. Чудесная кошка… Да, а до этого мы с Колей видали в 18:00 салют, вернее, свет ракет над Ленинградом. Хоть и далеко, но видно. Красиво. А главное – это очень хорошо. Салют – в Ленинграде. А в части я беседовал с одним старшиной – он был раньше кочегаром на пароходе. Он из Вознесенья. А я был, когда ехал на барже, в Вознесенье, и кроме того, я ведь кочегар – моя начальная профессия. Так интересно говорить с человеком, который знает ремесло, которое и ты знаешь (или знал). Но продолжаю. Поехали на открытой машине. А небо было все в звездах, и я пришел к выводу, что звездное небо удобнее всего наблюдать с открытой, несущейся по снежной дороге грузовой машины. Ведь когда идешь или стоишь – надо голову задирать. А тут полулежишь, прислонившись головой к кабине, – и все небо над тобой, само лезет в глаза. О, это прекрасно. И вдобавок – скорость. Я так люблю скорость! И мы опять с Николаем вопили всякие песни. Потом приехали к себе. Получили причитающиеся 300 грамм водки, пошли пообедали-поужинали, и потом справляли у В. П. ее день ангела. Она очень милая женщина. А потом я вернулся на дачу, а Чап остался на «гопе». Здесь холод адский, и я сейчас сижу в шинели, но печку уже затопил, и она трещит вовсю. Скоро будет тепло. А вот от Кати грустное и обидное письмо. Милая, глупая и гордая Катюша. Ах, знала бы она, как я ее люблю. А она меня обвиняет, что я хочу ее уколоть, что я ее меньше уважаю теперь. Глупая Катька. Я ее люблю как сумасшедший. Сейчас буду писать Катиньке ответное