Мимолетные видения незнакомой Японии - Лафкадио Хирн

молится о мертвом ребенке. На каждой бумажке, которую она бросает в воду, нарисован Дзидзо и, возможно, написано какое-нибудь посвящение. Когда умирает ребенок, мать покупает небольшой деревянный рельеф (ханко) с изображением Дзидзо и делает с его помощью оттиски на ста маленьких клочках бумаги. Иногда она пишет на бумажках «Для…» и затем имя, но не настоящее, которое ребенок носил при жизни, а посмертное – каймё, которое буддийский монах назначил усопшему. Это имя пишут на маленькой памятной дощечке, которую хранят в домашнем буддийском алтаре буцуме. В определенный день (как правило, на сорок девятые сутки после похорон) мать идет туда, где есть проточная вода, и по одной бросает в нее бумажки, повторяя всякий раз, выпуская их из пальцев, священную молитву: «Наму, Дзидзо, дай босацу».

Несомненно женщина, молящаяся рядом со мной, очень бедна. Будь у нее деньги, она бы наняла лодку и бросала бы маленькие бумажки далеко от берега озера. (Теперь этот милый ритуал разрешают выполнять только с наступлением темноты, ибо полиции было приказано – неизвестно почему – не допускать его днем. Точно так же в портах было запрещено запускать маленькие соломенные суденышки мертвых, сёрёбунэ.)

Но почему записки положено бросать только в проточную воду? Добрый старый монах школы Тэндай рассказал мне, что изначально этот ритуал предназначался для душ утопленников. Но теперь простые люди верят, что все воды текут в Мир теней через русло Сай-но Кавара, где обитает Дзидзо.

Часть 22

Вернувшись домой, я еще раз отодвигаю бумажную ставенку на окне и смотрю в ночную мглу. На мосту, как рой светлячков, колышутся бумажные фонарики. На черной воде дрожат призраки сотен огней. Я вижу за рекой яркие прямоугольники сёдзи, наполненные мягким желтым светом невидимых ламп. По этим освещенным поверхностям пробегают тени – силуэты грациозных женщин. Я искренно молюсь, чтобы стекло и дальше обходило стороной Японию, иначе все милые тени погибнут.

Я некоторое время прислушиваюсь к голосам города. Большой колокол Токодзи посылает в темноту волны раскатистого буддийского грома. Ночные прохожие поют от избытка веселья, дарованного вином. Протяжно причитают ночные бродяги.

– Умай дон яй соба яй! – кричит продавец соба, японской лапши из гречневой муки, делая последний обход.

– Умай хандан, матибито эндан, усэмоно нинсо катикё но урайнай! – призывает бродячий предсказатель будущего.

– Амэ-ю! – раздается музыкальный клич продавца мидзу-амэ, сладкого янтарного сиропа, который нравится детям.

– Амаил! – пронзительно выкрикивает продавец амадзакэ, сладкого рисового вина.

– Кавати но куни хиотан яма кои но цудзи ура! – это зов продавца любовных и пророческих писем, красиво украшенных маленькими картинками-силуэтами. Если письмо поднести к огню или лампе, начинают проступать слова, написанные невидимыми чернилами. Письма всегда посвящены любимым и подчас сообщают читающему то, что он вовсе не желает знать. Те, кому повезло, считают себя еще более удачливыми, а те, кому изменила удача, прощаются с последней надеждой. Ревнивцы же ревнуют пуще прежнего.

Со всего города в ночное небо устремляется звук, напоминающий кваканье лягушек в марте, – эхо крохотных барабанов танцовщиц, очаровательных гейш. На мосту, словно шум водопада, постоянно раздается стук множества деревянных гэта. На востоке занимается новый свет – из-за вершин выкатывается луна, очень большая и причудливая в мареве белых туманов. Я слышу множественные хлопки в ладоши. Это путники выражают почтение Оцуки-сан, приветствуя на мосту выход Белой Лунной Девы[40].

Я засыпаю, чтобы увидеть сон о маленьких детях, играющих во дворе старого храма в мире теней и демонов.

Глава восьмая

Кицуки, самое древнее святилище Японии

Синкоку или Страна Богов – священное название Японии. И самый священный край страны находится в Идзумо. Сюда спустились с Равнины Высокого Неба творцы Земли Идзанаги и Идзанами, прародители богов и человека, чтобы некоторое время пожить на земле. Идзанами похоронена где-то на границе этой области. Идзанаги в тщетной попытке вернуть свою спутницу последовал за ней в темное царство мертвых. Сказание о спуске в потусторонний мир и приключениях в нем тоже содержится в «Кодзики»[41]. Среди всех древних легенд о царстве мертвых эта одна из наиболее странных, она более причудлива, чем ассирийский миф о сошествии Иштар в преисподнюю.

Если Идзумо – это место обитания богов и рождения народа, который до сих пор чтит Идзанаги и Идзанами, то Кицуки в Идзумо – особый город, город богов, с бесконечно старым храмом, где раньше всего поселилась древняя вера, великая религия синто.

С того момента, когда я познакомился с легендой «Кодзики» о Кицуки, посещение этого города оставалось моим наиболее серьезным желанием. То обстоятельство, что лишь немногие европейцы побывали в Кицуки, еще больше укрепляло мои амбиции. Тем более, что никого из них не пустили непосредственно в великий храм. Некоторым не разрешили приблизиться даже ко двору храма. Я все же верил, что мне повезет больше, ибо у меня было с собой рекомендательное письмо от моего дорогого друга Нисиды Сэнтаро, лично знакомого с главным священником Кицуки. Меня заверили, что если меня не впустят в сам храм, ибо такую привилегию получают немногие даже среди японцев, то я, по крайней мере, удостоюсь чести побеседовать с гудзи, духовным правителем Кицуки, Сэнкэ Таканори, чей почтенный род берет начало от Богини Солнца[42].

Часть 1

Я покидаю Мацуэ и отправляюсь в Кицуки сразу после обеда прекрасным сентябрьским днем, пересекаю озеро на маленьком пароходе, на котором все – от машины до навесов – будто сделано лилипутами и для лилипутов. В каюте приходится встать на колени. Под навесом едва можно разогнуться во весь рост. Тем не менее миниатюрное суденышко сияет чистотой, прелестно, как игрушка, и двигается с неожиданной быстротой и устойчивостью. Красивый нагой мальчишка раздает пассажирам чашки чая с лепешками и ставит перед курильщиками маленькие жаровни с углями. Все удовольствие стоит три четверти цента.

Я выбираюсь из-под навеса на крышу кабины, чтобы посмотреть вокруг. Вид неописуемо прекрасен. Мы быстро движемся по ясной глади озера навстречу далекому скоплению живописных массивов невероятно прозрачной голубизны, которой окрашены все японские дали, к силуэтам вершин и мысов на краю озера, граничащих с фарфорово-белым горизонтом. Детали разглядеть невозможно, лишь очертания, наполненные чистейшими тонами. Слева и справа озеро Синдзи-ко обрамляют пышные зеленые волны лесистых холмов. Впереди, на северо-востоке, видна самая высокая гора – великая Якуно-сан. Сзади, на юго-востоке, уже скрылся из виду город. Но за спиной все еще гордо высится Дайсэн, гигантский, бледный, голубовато-белый пик, чья чаша мертвого кратера находится в зоне