Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер

читал когда-то давно-давно и теперь с удовольствием перечел ее. Пусть это дурной вкус – я люблю Кервуда! <…> Сводка (ее сейчас принимают) сегодня хорошая. Опять продвижение. И только на одном из участков фронта немцы нас немного потеснили. А вот на нашем участке – стояние на месте. Будем мы в Гельсинках? Эх, хорошо бы! Слушал по радио игру ЦДКА – «Торпедо». 3:2 в пользу ЦДКА. Это москвичи между собой. А вот ленинградским командам уже, насколько я понимаю, не придется играть в этом сезоне на кубок СССР. Жаль.

Часом позже. Получил письмо от Катюши, очень хорошее. Сразу написал ей ответ. Как я без нее скучаю – ЧЕРТОВСКИ СКУЧАЮ.

26.08.44. 24:00. Несколько дней ничего не записывал. Некогда было. <…> 22-го поехал в Ленинград. Ехали в нашей «душегубке» – так мы называем свой фургон. Ехали с приключениями и поломками. Часа в 4–5 были в Ленинграде. Я сразу же направился в Союз писателей. Взял № 8 (авторский) журнала «Ленинград» – там напечатано мое стихотворение «Первая любовь». И, что составляет главное событие за эту поездку, в редакции «Ленинграда» меня ждало письмо ИРИНЫ. Только подумать – письмо от Ирины! Она помнит меня, вспоминает наши встречи. Она замужем, но не счастлива. Очень грустное и очень теплое письмо… Из Союза направился в ДК, в столовую. По дороге промок, попал под ливень. Было очень весело бежать под ливнем по Литейному. Потом направился к Сильве. Она приехала несколько дней тому назад. И Ася! И Володя вернулся – уже в демобилизованном виде. Сердечная встреча со всеми. Потом я еще зашел в «На страже» и отправился к Катюше. Катюша встретила меня хорошо и приветливо. Милая, дорогая Катька!

Потом, на другой день мы были все время почти с Катюшей. Ходили в гости к Асе и Володе, потом ходили в гости к моим теткам (это уже на третий день). Я пил много пива. Опоздал на машину нашу, и она уехала без меня. Тогда решил еще один день провести с Катюшей – черт с ними, с этими Кусами, можно и опоздать. И опоздал на 1 1/2 суток. Кажется, пока что обошлось без взыскания. Добирался до Кусы почти сутки. Поездом товарным, потом пешком, потом на попутных, потом опять пешком. Ночевал в лесу, в одиноком хуторе, на полу…

Запись от 26 августа 1944 года – последняя в очередной дневниковой тетрадке. Свой военный дневник Шефнер вел и дальше, но продолжение его за 1944–1945 годы не обнаружено.

Впереди была Победа и долгая мирная жизнь. Впереди были стихи и семейное счастье. Спустя полвека (19.9.94) Шефнер в дневнике записал: «50 лет со дня моей женитьбы на Кате! Золотой юбилей! Спасибо Богу, спасибо Судьбе за то, что мне повезло, что Катя – моя жена!»

Мемории. К продолжению «Имени для птицы»[39]

Сны. Когда мне было лет 14–15, я на стадионе Ленина, на пруду, упал с пятиметровой вышины, с трамплина. Я должен был прыгнуть, но в последний момент потерял равновесие и просто упал, а потом лежал, болел.

С тех пор мне иногда снятся сны, связанные с потерей равновесия (среди прочих снов). Иногда я во сне делаю изобретения; если вдуматься, то эти изобретения связаны с укреплением равновесия. Так, однажды я во сне изобрел приспособление, уменьшающее качку, – для шлюпок и мелких судов. Когда проснулся, то выяснилось, что такое изобретение ничего не даст для увеличения остойчивости. А то я изобрел во сне тапочки, сдвоенные, соединенные шарниром; тапочки – из проволоки плетеные. Во сне я очень радовался, а когда проснулся – понял, что в таких тапочках еще скорее с каната упадешь. А то вижу во сне, что проснулся на краю глубокого обрыва, – неужели я здесь всю ночь проспал?

* * *

Похороны дяди Вовы. Наверное, только я теперь и помню их (описание). Прошла похоронная процессия, и люди разошлись. Распад события (ситуации) в пространстве проходит быстро. Распад ситуации во времени длится дольше. Но все же она конечна. Только я, наверное, и помню этот день похорон дяди – последнего из Линдестремов.

Вещи молчат – старая истина. Они не передают информации. Мы на них даже обижаемся – а напрасно. Было бы много хуже, если бы вещи, предметы рассказывали нам о своих прежних владельцах – или о тех, кто раньше нас соприкасался с ними. В номере гостиницы скончался человек. А завтра в этом же номере поселятся новобрачные. Не надо им знать о том, что здесь произошло.

* * *

Прежде я горевал по друзьям, погибшим на войне. Но годы идут. Я все ближе к ним. И уже не горюю о них. Я рад, что они были, что они были на земле – и есть в моей памяти.

* * *

На Смоленском кладбище – в те годы (НЭПа) – фарфоровые цветы в овальных футлярах (чанах). Некоторые футляры были очень велики, мальчишки в них плавали в ямах, заполненных водой, – их много было на Смоленском. Потом не стало нигде этих цветов.

* * *

Хандра, сплин – забастовка души. Веселье ей надоедает, и она устраивает паузу. Хоть причины для грусти нет. Психика (Психея) устает от радости.

* * *

Катя[40] во время войны в 1941 и 1942 гг. была донором. Сдавала кровь на 2-й Советской.

* * *

Надо поскорее заканчивать эту вещь: или память начнет слабеть, или носитель памяти отправится к праотцам.

* * *

Царская яхта «Полярная звезда» стояла зимой в устье Невы, на траверзе Балтийского завода. Потом – говорили – ее продали персидскому шаху.

* * *

Распад ситуаций – вот что всегда меня поражало, удивляло. Удивляло, что никогда больше это не повторится.

* * *

Мастер Владимиров. Строгий. До сих пор помню его лицо – а зрительная память у меня не очень хорошая.

Он давал работу «на урок». Это когда смену на горне кончали рано.

* * *

Остров Любви за Петровским островом. Теперь его нет.

* * *

Бархатный путь (роман о себе).

* * *

Всеволод Рождественский жил на Верейской улице. Это был первый поэт, которого я увидал, так сказать, живьем, лично. К моим стихам он отнесся милостиво. Это было в 1931 году.

* * *

Мать говорила (со слов отца), что офицеру не подобало таскать в карманах мелочь. При входе в офицерское собрание (или в вестибюле) была кружка, куда офицеры ссыпали