Колокольчики Достоевского. Записки сумасшедшего литературоведа - Сергей Анатольевич Носов

ведь было бы небесполезно представить для понимания ситуации – эти знаменитые эпизоды, встречи там, разговоры: он по умолчанию в новой одежде, в новых сапогах, всё чин-чинарем относительно внешности (что особенно ценит кинематограф), а носки-то на нем старые, та самая “дрянь”, и на левом по-прежнему кровь… Ничего, ничего, думает (разве можно об этом не думать?), обойдется, никто не заметит… И никто не заметит, здесь он прав…

Вот это и есть, что я называю, скрытый символизм.

Весь он в свежем, но не чист – грязь с него никуда не делась.

Неожиданная, не предусмотренная замыслом намечается в заявляемой книге глава; вот уж не думал писать об этом. Как-нибудь так:

СКРЫТЫЙ СИМВОЛИЗМ

И ГИГИЕНА

[31]

О грязных носках больше не будем; давайте о чем-нибудь более приятном. О блеске глаз, об их сиянии!..

Трудно не заметить, что с глазами героев романа происходит что-то особенное – они постоянно сверкают!.. Любое сильное чувство, да нет же – просто резкая реакция на что-либо вызывает блеск или сверкание глаз!..

Чаще всего сверкают у Дуни и Раскольникова. У Дуни сверкание глаз вообще их обычное состояние – в особые мгновения в них вспыхивает “огонь”. Глаза Раскольникова сверкают то злобой, то гневом, то так, что Соня думает о нем: “Как полоумный!” У нее у самой глаза сверкают огнем и “энергетическим чувством” (“таким огнем, таким суровым энергетическим чувством”, что Раскольников со своей стороны твердит: “Юродивая! юродивая!”). Письмоводитель Заметов способен сверкнуть глазами. У Катерины Ивановны глаза сверкают, как в лихорадке, – впрочем, лихорадка действительно не за горами. Совсем уж экзотически сверкают глаза у Порфирия Петровича, хотя им вроде бы в этом должно быть природой отказано: следователя отличает “выражение глаз с каким-то водянистым блеском”.

Это сверкание можно было бы принять за риторическую фигуру, своего рода литературный штамп, несколько оживленный литературным темпераментом Достоевского, если бы в некоторых случаях этому глазному блеску не придавалось в романе значения фактора, имеющего серьезные последствия. Речь идет как раз об огне, который вспыхивал теперь уже в глазах Свидригайлова и который, по словам героя, был главной причиной разрыва с ним Авдотьи Романовны: ей “несколько раз и прежде (а один раз как-то особенно) ужасно не понравилось выражение глаз моих, верите вы этому?” Рекомендую верить Свидригайлову, – о себе он склонен рассказывать правду. Сейчас, в трактире “Хрустальный дворец”, он говорит Раскольникову: “Одним словом, в них всё сильнее и неосторожнее вспыхивал некоторый огонь, который пугал ее и стал ей наконец ненавистен”. Нет, Свидригайлов не рисуется перед братом Дуни. Он ведь не мог знать, что несколько ранее всезнающий повествователь уже отмечал близкими словами впечатление от подобного взгляда, излучаемого Разумихиным: “Авдотья Романовна хоть и не пугливого была характера, но с изумлением и почти даже с испугом встречала сверкающие диким огнем взгляды друга своего брата”. А через какой-нибудь час после этого трактирного разговора с Раскольниковым Свидригайлов сам приведет к себе Авдотью Романовну для последних объяснений, и теперь уже всезнающий повествователь отметит, как блещет в глазах Свидригайлова “тот же самый пламень, который так испугал когда-то Дунечку”.

В этом эпизоде у Авдотьи Романовны самой глаза огнем загораются – тем самым, который всегда сводил с ума Свидригайлова, а сейчас, когда она наставляет на него револьвер… “Никогда еще он не видал ее столь прекрасною. Огонь, сверкнувший из глаз ее в ту минуту… точно обжег его…”

Знаете, когда-то Илью Глазунова упрекали за огромные глазищи, которыми он одаривал героинь Достоевского в своих иллюстрациях, – дешевый, дескать, прием, – но простите, разве это не отвечает тому, что изображено у классика? Извольте: например, Поля, ребенок, смотрит на несчастную мать “большими-большими темными глазами, которые казались еще больше на ее исхудавшем и испуганном личике”, а вот Дуня, с револьвером в руке, глядит на Свидригайлова “сверкающими, как огонь, большими черными глазами”.

Слово “огонь”, несколько раз употребленное в романе, преимущественно относится к блеску глаз, в остальных случаях – к душевному состоянию (“огонь в груди”), но никак не к обычному пламени.

“Ох, если бы вы видели, Родион Романыч, хоть раз в жизни глазки вашей сестрицы так, как они иногда умеют сверкать!” Ну и увидел бы Раскольников хотя бы раз в жизни… и что? Здесь эмоция захлестнула логику… Что характерно: и тот, кто говорит это, и тот, кому говорится, и та – о ком, сверкают глазами постоянно, но, видимо, Свидригайлов знаком с особым, исключительным сверканием Дуниных глаз, случавшимся в те иногда-мгновения, которые – всегда – вне опыта ее брата. Где-нибудь через час-другой после сказанного Свидригайлову представится удовольствие наблюдать это сверкание глаз при наведенном на него револьвере.

Причем интересно: глаза блестят независимо от их цвета. А Достоевский уделяет внимание цвету глаз.

Помните ли, какие глаза были у Раскольникова? Он был не просто с темными, а “с прекрасными темными глазами”. С черными глазами. И у сестры его – черные глаза (или “почти черные”). И у хозяйки его тоже черные глаза. У Сони, например, и Свидригайлова – голубые. “Красноватые глазки” пропойцы Мармеладова (“крошечные, как щелочки, но одушевленные”) тоже ведь сияют, так и сказано: “сияют” (при том что – из-за “припухших век”!)!.. В противоположность ему другая владелица “красноватых глаз”, решившаяся на самоубийство пропойца Афросиньюшка, глазами закономерно не сияет, они у нее “впалые”.

В современной прозе, догадываюсь (плохо знаком с предметом), глаза ни у кого не блестят, прошло время героев с сияющими глазами. Литературная традиция как-то приучила нас к тому, что блестеть должны черные глаза, – поправьте, если не прав, но: “Очи черные, очи страстныя, Очи жгучие и прекрасныя!.. Вижу пламя в вас я победное, Сожжено на нем сердце бедное”.

Во всяком случае, выражение “блеск глаз” первым делом заставляет представить именно темные глаза, те самые “очи черные, очи страстные”…

(Подумал сейчас, что этот романс точно о Свидригайлове – у него какое-то влечение к черным очам, – вот и “сенная девушка” Параша была “черноокая”, что он не преминул подчеркнуть в разговоре с Раскольниковым…)

А у Сони и у Свидригайлова сверкают голубые глаза… это мне труднее представить. Вероятно, у них сверкало по-разному.

Зеркала нет у меня, про себя ничего не скажу, Вам виднее. Евгения Львовна говорила мне о моем состоянии, что всё по моим глазам видно. А у самой веко дергалось.

Почему у них вообще глаза сверкали? Может, как-то с тогдашним освещением связано? Не отражались ли свечи в глазах?.. Я думал об этом. Текст, однако, гипотезу не подтверждает. Освещение мало влияло