Ребята, нас обманули! (Жизнь в рассказах) - Светлана Юрьевна Бойм

– Почему? – поинтересовалась я, заподозрив цензуру.

– Это противоречит проекту здания, – пояснил управляющий. – Мы предпочитаем, чтобы двери кабинетов выглядели единообразно.

Однако всякий раз, когда я впадаю в ностальгический нонконформизм, я вспоминаю мудрые слова моей бывшей наставницы, писательницы и критика Барбары Джонсон, которая преподала мне жизненный урок, после того как я устроилась на работу в Гарвард. «Кончайте говорить об антиистеблишменте, Светлана. Теперь вы сами – истеблишмент». У нее было замечательное чувство юмора, и я вижу, как ее губы приоткрываются в печально-задумчивой улыбке. Нужно просто научиться жить с определенными травмами, включаться в сотворчество с тем, что дается, и не отрекаться от собственных идеалов при первой же неудаче. Не все неторные дорожки лучше хоженых. Эмигрируйте, если это будет необходимо. Ни о чем не жалейте.

Мне довелось пережить множество деклараций о «конце чего-либо»: конец истории, конец искусства, конец Советского Союза и т. д., некоторые из которых имеют большее отношение к реальности, чем другие. Возможно, именно поэтому я испытываю такие трудности с завершением чего-либо. Конец Советского Союза и его государств-сателлитов не повлек за собой «конец истории»; на деле же история хлынула, как кровь из разверзнувшейся раны. Нельзя сказать, что и капитализм просто вышел победителем из этой игры, демократия в мире тоже далеко не на подъеме, и мы вовсе не уверены в том, кто именно (если вообще кто-либо) одержал победу в холодной войне.

Что касается конца «мира улиток» (то есть доцифрового ретробытия – живых чувств и встреч лицом к лицу), то он еще не наступил. Внутренняя эмиграция в детстве и побег в виртуальную вселенную литературы подготовили меня к цифровому бытию и виртуальным свиданиям. Тем не менее я продолжала находиться в статусе «цифрового эмигранта»; я не была коренной обитательницей цифровых технологий, но после опыта пересечения этой границы я с удовольствием приняла свой цифровой статус иностранца-нерезидента. Можно по-прежнему оставаться трикстером и идти окольными дорогами, прокладывая альтернативный путь в виртуальном мире, не принося в жертву мир телесно-чувственной реальности.

И вот, пока я намереваюсь подвести к концу эту сказку о «конце эмиграции», PBS[72] транслирует передачу об очередном «конце…», как бы издеваясь надо мной и моим стремлением к завершению. На этот раз речь идет не о «конце истории» или «конце искусства», а о чем-то более амбициозном – о конце homo sapiens, что можно перевести как «человек ищущий». Юваль Ной Харари[73], автор новой книги «Sapiens: Краткая история человечества», предсказывает, что в не столь отдаленном будущем «разумные» знания больше не будут привязаны к человеку, а будут связаны с мудрой машиной или новой кастой суперпроизводительных киборгов, обладающих нечеловеческим долголетием. В отличие от времен моего детства, большинство сегодняшних футуристических теорий тяготеют скорее к антиутопическому началу, нежели к утопическому; впрочем, зачастую они переплетаются. В заглавии приятно радует та его часть, которая гласит, что «история человечества» – «краткая» и мы вскоре превратимся в редкую историческую монету – в юмористической рефлексии. Человеческие особи-эмигранты. Конечно, это может быть очередная зловещая научная сказка. Советский опыт научил меня одному: быть внимательной читательницей сказок; не бежать сломя голову за привлекательным комсомольским вождем Иваном-дураком в поисках его взрывоопасной Жар-птицы, а наносить на карту мигрирующие сюжеты и пористые структуры страха, а также – принятие желаемого за действительное как таковое. Сказки из этой книги вот-вот начнутся.

Светка четырех с половиной годиков хотела быть Красной Шапочкой. Она оделась сказочной девочкой и отправилась на детский новогодний утренник к маме на работу. И там она увидела на сцене пожилого Доктора со шприцем в человеческий рост. Она не хотела, чтобы дети страдали от боли. «Ребята, нас обманули! – закричала Светка, срывая праздник. – Это не спектакль, это больница!» Зенита десяти лет грезила о настоящем Космосе. Она рисовала ракеты, смотрела фотографии животных и людей, которые путешествовали в космос, и хотела увидеть настоящий спутник, – слово, которое по-русски означает как космический аппарат, так и спутника жизни. А потом она узнала, что маленькая собачка Лайка, посланная товарищем Хрущевым в космос, так и не вернулась на Землю. И что еще хуже, все это было задумано как поездка в один конец. Ребята, нас обманули! Космоса в том виде, в каком мы его знали, больше не существует, или, возможно, его никогда и не было. А есть стареющая Сусанна, собирающая камешки с расходящимися прожилками в крымском тумане на руинах грез XX столетия и военных действий. Давайте вспомним все то, что мы пытались забыть, ребята. Давайте функционировать в многозадачном облачном режиме. Давайте поиграем с иным огнем.

Ольга Симонова-Партан[74]. Вместо послесловия

Памяти Светланы Бойм

Подружество[75]

Почему подружество? Потому что она любила словесные каламбуры и межъязычье и однажды сказала:

– Как странно… Вот мы с тобой, две подруги, сидим, чаи распиваем, то философствуем, то просто болтаем… Но это же не дружба!

– А что же это? – изумилась я.

– Дружба – это когда два друга мужского пола, a у двух подруг должно быть по-дру-же-ство!

– Ха! А ты права… Неужели до тебя никто до этого раньше не додумался?!

То, как она мне дорога, я поняла с болезненной пронзительностью в солнечный весенний день, в парикмахерском салоне на фешенебельной бостонской Ньюбери-стрит. В специальном отделе, скрытом от местных модниц плотной дверью и длинным коридором, продавались великолепные своей естественностью парики для женщин, лысеющих от сеансов химиотерапии. Примеряя парики, Мила шутила, но ее глаза, глядящие на меня из зеркала, были по-детски напуганы и беззащитны перед силой надвигающегося рока.

– Вот фотография, чтобы было понятнее, какой я была раньше, а вот моя подруга, она здесь в роли стилиста.

Владелица салона с многолетним стажем общения с онкологическими больными вела себя безупречно: деловито и совершенно несентиментально. Парики были один другого краше, цены – баснословны.

– Мила всегда носила ассиметричные стрижки, вы сможете подстричь парик точно так, как на этой фотографии? – вторя заданному дамой тону, подключилась я. В горле был ком и в носу щипало оттого, что под легкой весенней шляпкой я впервые увидела беззащитность частично облысевшего худенького затылка и младенческую гладкость Милиной макушки. Именно в этой макушке сорокапятилетней женщины, еще два месяца назад столь экстравагантной и полной жизни, вдруг физически почувствовалось приближение смерти.

– Вы ведь не будете возражать, если я вам побрею голову? – вкрадчиво спросила владелица салона. – Вам так будет комфортнее в парике.

Полагаю, что выбор именно меня на роль консультанта-стилиста означал ее полное признание глубины и искренности нашего подружества. Она, так