Зов Гималаев. В поисках снежного барса - Билл Крозье

Тиндже была прекрасна на фоне горного склона. Многие путешественники через несколько километров переходили на другой берег Панзанга, а мы несколько часов шли параллельным курсом. Маршрут по другому берегу Панзанга вёл дальше на восток и доходил до перевала в Дхо-Тарап, город в Центральном Долпо и большое монастырское поселение.

На обоих берегах стояли лагерем несколько семейств кочевников, большинство – в традиционных палатках из ячьей шерсти.

Вскоре после перерыва на обед, состоявший из сухпайка, мы встретили семейство дрог-па, которые с радостью остановились поболтать с нами и позволили сфотографировать, как они доят коз. Козы были привязаны друг к другу за рога, одна смотрит в одну сторону, другая в другую. Потом ещё одна коза привязывается к предыдущей, так что в результате получается два строя животных, смотрящих друг на друга, связанные по рогам голова к голове, в каждом ряду по двадцать коз. Пожилая матриарх ходила вдоль рядов и, складываясь почти вдвое, быстро доила каждую козу. Неподалёку стоял небольшой загон из сложенных друг на друга камней, где блеяли около тридцати козлят: это была их «детская».

Вскоре долина разделилась надвое, и мы пошли по южному ответвлению, вдоль Кехейн-Кхолы.

Во второй половине дня мы долго и не спеша шли по петляющей долине, пока не добрались до лагеря на высоте 4500 метров. Погода стояла тихая и солнечная – определённо очень приятная. Палатки поставили в форме полумесяца. С одной стороны стояла столовая палатка, которую починили, отхватив от неё большой кусок, и она сделалась поменьше.

29 мая. От Рапки (4508 метров) до Чарки (4321 метр) 20,8 километра

Проснувшись, мы увидели, что за ночь выпало пять сантиметров снега, и снег продолжал падать. Наша палатка «номер десять» протекала: с обеих сторон было мокро. К счастью, спальные мешки и снаряжение не пострадали.

Завтрак в такое морозное утро был просто необходим. Впрочем, когда мы свернули лагерь, снег пошёл реже, и после часа ходьбы по берегу мы сбросили слой-другой одежды.

Мы добрались до того места, где нужно было переходить реку. Никакого моста не было. Носильщики принялись скатывать камни в воду, чтобы мы могли перейти по ним. Чандра и Эйд ушли метров на сто вниз по течению поискать брод там. Мне казалось, что я отлично вижу, как пройти. По камням я проскакал играючи и на последний перепрыгнул в зрелищном пируэте, издав торжествующий вопль. Но камень неожиданно оказался грязным и скользким – и вот я уже валяюсь на боку в холоднющей воде. Фотоаппарат мой тоже искупался. На берег я выкарабкался под громкое улюлюканье своих товарищей.

Вдруг – невероятно! – прямо перед собой я увидел дымящийся костерок из ячьего навоза. Вот это удача! Его оставили гореть трое местных охотников за кордицепсом, с которыми шли вчера. Теперь они ушли вперёд и, видимо, вчера на этом самом месте останавливались лагерем. Их-то тлеющий, дымящий, вонючий костёр я и приветствовал с радостью. Аласдер, пока шёл по камням, тоже промочил ноги, так что он присоединился ко мне у огня.

Мы пошли дальше продолжительным, стабильным маршем по долине, находясь теперь на высоте более 4700 метров: это явственно чувствовалось. Мы добрались до ложной вершины, отмеченной небольшим туром, и увидели настоящий перевал: он казался страшно далеко, около двух километров подъёма в гору.

Наконец мы добрались до Мо-Ла (5030 метров), и там было неуютно ветрено. Мы не стали там задерживаться и спустились вниз поискать укрытия.

После мы начали трёхчасовой переход в Чарку. Дорогу нам постоянно преграждали расселины, приходилось спускаться в них и потом подниматься по другую сторону. Самой деревни мы ещё не видели: она скрывалась глубоко в долине Бхарбунг-Кхолы, которая в дальнейшем течёт через Дунаи и Бхери. Наконец перед нами предстал старый, разрушающийся чортен, первый из многих. В итоге мы прошли под арочным чортеном, и перед нами предстал удивительный средневековый городок Чарка.

Снеллгроув эти последние два часа проделал в темноте, помогая спускаться изнурённому носильщику. Впервые оказавшись в этом уникальном месте, он почувствовал себя словно в древней крепости. Он провёл в Чарке несколько дней. Позже Снеллгроув напишет о ней: «Возможно, причиной тому та первая странная ночь, но для меня Чарка до сих пор не утратила своего очарования – хотя в деревне грязнее неё я ещё никогда не жил».

Входной чортен был украшен на потолке живописью, очень плохо сохранившейся. Стоял он довольно высоко, несколько сотен метров над деревней. Внизу справа возвышался большой современный монастырь, а на том берегу реки виднелись руины Бон-Сарчхен-Гомпы с несколькими палатками дрог-па, разбитыми внутри.

Пройдя ряд чортенов всевозможных возрастов и дряхлости, на дальней окраине городка мы увидели второй, более современный арочный чортен. Проходя под ним, мы с радостью увидели роспись намного лучше: девять мандал на потолке и разнообразные Будды на стенах. Но, увы, даже эти росписи уже приходили в упадок.

Мы вошли в деревню – и она правда показалась нам похожей на средневековую крепость. Некоторые строения из глины и камня походили на турели, и между ними пролегали очень узкие переулки. Мы прошли немощёными дорогами этой странной деревни и покинули её через южные ворота. Именно из них в начале фильма «Гималаи» высыпают селяне навстречу якам, которые тащат тело сына Тинле. Ещё один мост через ручей неподалёку привёл нас к группе относительно новых строений. Мы уселись на стульях перед зданием отеля «Карнали», а мальчишки в это время ставили палатки на территории отеля «Як Дхаулагири» прямо напротив. Это был не отель в западном смысле этого слова: здесь, в горах, отелями служили местные традиционные дома, в главной комнате которых можно за небольшую плату согреться, поесть и поспать на скамьях, стоящих по периметру.

Когда солнце склонилось к закату, мы отправились в главную комнату отеля «Карнали», где в печурке горел ячий навоз: запах стоял своеобразный, но не неприятный. Как всегда, в комнате было дымно.

Владелица отеля, крупная матрона, и её дочь целый день кипятили воду и варили рис и лапшу для небольшого, но стабильного потока клиентов. Дочь, которой было около двадцати, прекрасно говорила по-английски. Её звали Тсеванг Вангмо, и она получила педагогическое образование в Катманду. Она очаровательно улыбалась мне в камеру: с её разрешения я снимал, как она готовит чай из ячьего масла в большой деревянной маслобойке.

Тсеванг носила традиционную тибетскую одежду: полосатую чубу и сиреневое расшитое платье. Свои длинные волосы она заплетала в косу и украшала себя серебряными ожерельями