Книга тишины. Звуковой образ города - Сергей Юрьевич Румянцев

Все, что звучало до этого в «Аде», было ужасно. Но не смешно. А тут…

Ведь вовсе не из легких предприятий —

Представить образ мирового дна;

Тут не отделаешься «мамой-тятей».

Так говорит Данте в начале тридцать второй песни и… рисует картину адских «зубариков».

И как лягушка выставить ловчится,

Чтобы поквакать, рыльце из пруда,

Когда ж ее страда и ночью снится,

Так, вмерзши до таилища стыда

И щелкая, как аисты, зубами,

Синели души грешных изо льда.

Положим, у аистов зубов нет, и сухой треск «песни» их клювов мало похож на приглушенный звон стучащих из стужи зубов, столь изобретательно использовавшийся когда-то вечно мерзнувшими российскими беспризорными, выщелкивавшими на зубах популярные мелодии начала 1920-х годов… Гротескный мотив звучит все глуше, замирая в расспросах, ответах, рассказе Уголино… Наконец двое странников подошли к центру-концу.

«Vexilla Regis prodeunt Inferni

Навстречу нам…»

Искаженные добавлением лишь одного слóва словá католического гимна[174] стоят в самом начале последней песни «Ада». Едва ли не единственная музыкальная аллюзия во всем тексте, деформированная бесконечным, вечным шумом, обрывается у пределов Джудекки. Там, среди адского холода, тьмы и вечного льда, царили Люцифер и Безмолвие.

Этим беззвучным аккордом завершается великая поэма. Наполненная шумом, воплями, бранью, сварами, безумными речами, душераздирающими рассказами, пронзенная гремящим явлением Ангела и бессмысленным рыком рога Немврода – первая часть «Божественной комедии» оканчивается смертью всякого звука: беззвучием-безмолвием.

И нигде в аду, даже на его дне, нет Тишины.

     Бьет

     полночь:

Звон

с башни.

     Круг

     полон…

Друг!

Страшно!

Этих кровавых светил пятизвездье

Видишь?

Эти глухие предзвучья возмездья

Чуешь?

Нет.

Тихо.

     Совсем тихо.[175]

Музыка города

Евгений Браудо

На перекрестке улиц вспыхивает красная лампочка, автоматически регулирующая уличное движение. Сотни автомобилей и автобусов, трамваи, тысячи пешеходов замирают на месте. Этот внезапный перерыв в движении города – характерное явление нового ритма. Старая ритмика широкой задумчивой песни вытесняется энергичным стремительным нервным ритмом современного города. Спокойное чередование приливов и отливов, смена дня и ночи, спокойная волнистая линия холмов среди равнин ничего общего не имеет с резким сложным ритмом машины, с «таканием» мотора, с жужжанием пропеллера. Это ритм, созданный человеческим трудом, коллективной волей. Это ритм современного города, требующий ловких виртуозных музыкантов для своего воплощения.

Чем отличается ритм современного города от старого привычного?

Его главное отличие заключается в применении, так называемых «синкоп», т. е. перенесении музыкального ударения с привычных сильных частей мелодии на слабые, подчиненные. Таким образом музыка теряет прежнюю устойчивость, вследствие чего возникает очень острый бодрый и стремительный музыкальный поток. Нарушенное равновесие стремится к восстановлению, и «синкопы» до крайности усиливают музыкальное напряжение.

Это маленькое музыкальное пояснение совершенно необходимо для того, чтобы охарактеризовать современный городской музыкальный быт. Синкопированные песни и танцы известны повсюду, где совершается коллективным усилием сложная физическая работа, можно найти немало примеров первобытных народов Азии, Америки синкопированных напевов. Эти народные рабочие мелодии особенно развиты у негров, одаренных чрезвычайно тонким ритмическим чувством. Через Америку в конце мировой войны негритянские народные танцы и песни в форме особых оркестровых обработок, так называемого джаз-банда, и проникли в Европу. Джаз-банд, сразу освоившись в ресторанной обстановке Запада, сделался предметом эксплуатации по всем правилам капиталистического хозяйства. От него взят был самый характерный элемент – острый возбуждающий ритм. Негритянская мелодика, связанная с различными трудовыми процессами, постепенно отпала, и для джаз-банда стали «препарировать» старые известные классические мелодии, преподаваемые теперь в остро ритмованном виде. Только с такой приправой они опять могли быть пущены в обращение: столь сильно новое ритмическое ощущение города и современного человека. На днях в Мюнхене вышла замечательная книга о джаз-банде, в которой с большой откровенностью разоблачается хозяйственная сторона производства джазовых композиций. Оказывается, что существуют целые мастерские в Нью-Йорке, в Лондоне, где путем чисто механической обработки по определенным рецептам вырабатываются для рынка целые сотни новых композиций. К механизации музыкального исполнения, о котором мы писали в одном из предыдущих наших очерков, присоединяется еще механизация самого композиторского процесса. В 1924 году в Нью-Йорке насчитывалось около 30 000 «инженеров джаза». Вместе с коммерческим директорами и шефами рекламы они составляли персонал такого же количества «джазовых контор».

Если город таким образом провел полную революцию в области ритмической обработки звукового материала, то нет никакого основания отрицать, что в скором времени за этим последует полное изменение системы получения музыкального звука. В области музыкального искусства мы еще до сих пор пользуемся чрезвычайно отсталыми орудиями получения звука. Эти орудия были созданы еще в Средние века и, несмотря на полное изменение бытового уклада, крепко держатся до настоящего дня. Джаз-банд и в этом отношении внес полный переворот, заменив господство струнного хора особым подбором духовых и ударных.

Но этого мало. Современная музыка все более и более начинает охватываться острым стремлением к реализму в звуках, к уловлению звуковых будней городской жизни и ее обостренной классовой борьбы. Не скрипка и виолончель, а новые электроаппараты, дающие возможность непрерывного изменения звуковых оттенков от свиста до небывало сильных протяжных звуков, будут обслуживать музыку ближайших десятилетий. Кое-что в этом направлении уже делается. Гениальное изобретение советского инженера Термена – первый и значительный шаг на этом пути. Но инструмент Термена – пока лишь инструмент для сольной игры. Возможно, что уже в ближайшее время его аппарат будет расширен до пределов настоящего оркестра. Исчезнет необходимость в большом составе оркестрантов и значительно упрощен будет самый способ коллективного исполнения, т. к. получение звуков будет получаться чисто механическим путем, без особой затраты мускульной энергии человека.

Таковы перспективы городской музыки, открываемые современностью. Уже сейчас намечается ряд композиций, которые требуют для своего звукового воплощения совершенно новых оркестровых эффектов приближающихся к шумовой музыке. Молодой французский композитор А. Онеггер написал в 1924 году для симфонического оркестра замечательное произведение, изображающее движение огромного паровоза новейшей системы, – «Пасифик 231». Другой композитор, американец Конверс, воспевает «Форт № 10 000 000». Сюжетом музыки становятся успехи современной техники вместо старых традиционных любовных и