Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

«Родина слышит», выдержанный в стилистике первых двух, но с большим акцентом на музыкальные реди-мейды (в частности, тут есть совершенно шедевральная и крайне актуальная для парикмахерской моды последних лет песня Льва Барашкова «Усы»). Этот опус не очень понравился уже Летову, и тогда Кузьма Рябинов предложил коллегам поработать с редким документом, который он нашел на помойке – дембельским альбомом, принадлежавшим какому-то отбывавшему в Омске срочную службу горемыке. События развивались стремительно – между созданием третьего и пятого альбомов «Коммунизма» прошла всего неделя.

В советской армии служили два года, за которые срочник преодолевал несколько ступеней неформальной иерархии: от салаги-новобранца до ветерана, коротающего дни в ожидании демобилизации. Чтобы эти дни протекали быстрее и чтобы служба осталась в памяти, делались дембельские альбомы – рукотворные книги, состоявшие из стихов, иллюстраций, памятных записок и прочей армейской меморабилии. В частном случае, с которым работал «Коммунизм», альбом представлял собой школьную тетрадку в клетку с трогательными рисунками, сделанными разноцветными фломастерами (вечный огонь, самолеты ВВС, полуобнаженные дамы), и записанными в строчку наивными поэтическими текстами о тяжелой солдатской судьбе. Егора Летова отдельно умиляли орфографические ошибки: «[Автор альбома] понятие „юность“ почему-то вообще вне кавычек не представлял. „Солдат отдает тебе 'юность'“ – в кавычках, – рассказывал Летов. – Он к нам как попал, нас такой смех прошиб!»

Однако сам альбом «Солдатский сон» трудно назвать смешным – или, как минимум, только смешным. Здесь концепция «Коммунизма» снова начала меняться уже под воздействием того, как сами авторы проекта работали с чужим материалом. «Мы решили эти песенки спеть, разделившись на три категории, – объяснял Манагер. – Я – такой немножко безумный, наглый. Костя [Рябинов] – такой кондовый, а Летов – сентиментальный. И к концу альбома Летов стал чувствовать себя дембелем! Он говорил: у меня ехала крыша в какой-то момент, я уже забыл, что я Егор. Я – дембель, я – молодой пацан!»

И действительно: от «Солдатского сна» возникает интересное, сколь нелепое, столь и мистическое ощущение, будто исполнитель врастает в автора, будто клетчатая тетрадь подчиняет себе певца, как бы отказываясь превращаться в отчужденный артефакт. Вероятно, именно поэтому сам Летов называл эти песни среди своих «наиболее ярких, страшных и трагичных» и продолжал исполнять их даже много лет спустя, в отличие от практически всех остальных вещей «Коммунизма».

По следам этой записи между сооснователями снова возникла размолвка. «Егор полагал, что „Коммунизм“ – это что-то второстепенное, второсортное в отношении „ДК“, – вспоминал Манагер. – А я, значит, возмутился, стал спорить. Они давай с Кузьмой мне возражать и приводить всякие разные аргументы, указывая, что ничего подобного, это так, что-то вроде дополнительного проекта для веселого времяпровождения. Я прямо разозлился очень сильно, топнул ногой, хлопнул дверью и ушел».

Это стоит подчеркнуть: Судаков считал, что «Коммунизм» – серьезный, во многом новаторский проект, который, занявшись «глубинным зондированием» низовой культуры, обнаружил в ней некие неизведанные недра. И Судаков ушел из группы. А Летов и Рябинов, которые, по словам их товарища, считали «Коммунизм» безделкой, остались. Это, конечно, еще один типично летовский парадокс, а сам их спор – удобный повод поговорить о московской группе «ДК», которую Летов неоднократно называл в числе немногих всерьез повлиявших на него музыкантов-соотечественников.

Сергей Летов узнал о существовании «ДК» (название часто расшифровывали как «Девичий кал») в 1983 году от молодого писателя-концептуалиста Владимира Сорокина, а вскоре получил предложение с ними поиграть. К тому времени группа успела записать всего пять магнитоальбомов; «всего» – потому что общее количество альбомов «ДК» к концу 1980-х дойдет до сорока, и это если считать только «официальные», хотя что значит «официальные» в данном случае – тоже ясно не вполне. Летов-старший участвовал в записях как саксофонист и флейтист, а также выступал с группой на одном из редчайших концертов «ДК», состоявшемся в рамках встречи нового 1984 года в московской средней школе. Среди зрителей находились Сорокин и другие концептуалисты, например, лидер «Коллективных действий» Андрей Монастырский – он «был в какой-то кожаной шапке-ушанке с опущенными ушами, которую не снимал, и все время спрашивал, когда будут „винтить“».

«ДК» был уникальным для советского рока примером продюсерского проекта. Придумал группу и сочинял для нее все песни выпускник факультета прикладной математики Сергей Жариков, но сам он играл на барабанах и очень редко подходил к микрофону – пели и солировали другие люди. Поначалу «ДК» исполняли свои диковатые шейки, блюзы и твисты на танцах и свадьбах, однако постепенно превратились в, главным образом, студийный проект с крайне широким спектром возможностей. Жариков, который стоял у истоков «Урлайта», а потом издавал еще более вопиющий самиздат-журнал «Сморчок», оказался неутомимым трикстером-провокатором, теоретиком и практиком смещения и наложения непересекающихся культурных контекстов.

В безбрежном наследии «ДК» можно найти и те же самые твисты, шейки, серфы, рок-н-роллы и блюзы, сведенные с текстами о буднях советских обывателей, и абсурдистские поэтические чтения под музыку Прокофьева (альбом с характерным для Жарикова названием «Зеркало – души»), и подзаборный блатняк, и вывернутую наизнанку эстраду («Ты гречку выдаешь за манку и говоришь, что я нахал», – выводит куртуазным голосом в духе какого-нибудь Вадима Мулермана вокалист, пока рядом наяривает на саксофоне Сергей Летов), и неподцензурные ремиксы речей советских вождей, и радиоспектакли, и даже колдвейв. Попадаются и подлинные бриллианты: скажем, песня 1984 года «Люблю тебя» – это доморощенный советский краутрок, где Жариков выдающимся образом демонстрирует свое почтение к великой немецкой группе Can, а 14-минутная «Послушай, друг», посвященная памяти умершего басиста «ДК», – по-настоящему большая и страшная вещь с максимально уместным церковным баритоном на вокале и свободным саксофоном будущего лидера группы «Николай Коперник» Юрия Орлова.

Егор Летов быстро начал получать от брата записи «ДК» и полюбил их. «Ребята – интеллектуалы, слушают серьезные дела, – писал он в одном из писем в 1986 году. – Шариков[5] (лидер) – дикий любитель русского „декаданса“ (советский поносный термин)». Самым ходовым методом «ДК» была презрительная стилизация. Их песни, исполненные преимущественно от первого лица, населяли урки и дембеля, алкоголики и придурки, рабочие и барыги, озабоченные и гулящие, которые напивались, трахались, блевали, пердели, били жен, рылись в помойках и всячески предавались крайностям жизни социальных низов. «Я инженер на сотню рублей, и больше я не получу», – лирически опевал долю советского интеллигента Гребенщиков; у Жарикова все выглядело совсем иначе – один из куплетов злобной пародии на «Машину времени» «Новый поворот» звучал так: «Инженер твой блюет, упираясь в бока / Галстук весь майонезом попачкан, ништяк! / Я его полюбил, твоего слизняка / Ничего, что в моче его новый пиджак» (впоследствии эту вещь в максимально зловещем контексте использовал в «Грузе 200» Алексей Балабанов). В эпицентре карнавальной стихии царил по-настоящему черный юмор – смешно, но совсем не весело.

Насколько далеко песни «ДК»