Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

Янка, я, Черный Лукич, Манагер со своими всевозможными проектами, группа „Коммунизм“, – говорил сам Летов. – Я всегда максимально заинтересован, чтобы то, что я делаю, стало движением. Но движением это не стало. А стало проектом, замкнутым на себя. И по сей причине он естественным образом заглох, потому что большинство [его участников] либо покончили с собой, либо были убиты».

Лебединой песней этого замкнутого на себя сообщества стала финальная запись «Коммунизма» «Хроника пикирующего бомбардировщика» – еще один летовский шедевр, который логично встает в один ряд с последующими альбомами «Прыг-скок» и «Сто лет одиночества» (обложками всем трем служат авторские коллажи). «Хроника», где участвуют почти все участники тогдашней летовской коммуны, как бы объединяет концептуалистские и постмодернистские методы «Коммунизма» с тогдашним саморазрушенческим этосом «Гражданской обороны», с пафосом отчаянного финала.

«Я помню, как мы ее писали [в декабре 1989-го], – рассказывает Анна „Нюрыч“ Волкова (Владыкина), которая исполнила на „Хронике“ вместе с Янкой „Нюркину песню“. – Весело было. Все на кухне сидят, двое в комнате записывают гитару, потом гитарист пошел чай пить, басист пришел – ну и так далее. То есть это не запись в студии, а жизнь. Запись существует внутри жизни, они спаяны».

Незадолго до того, как летовская коммуна приступила к работе над «Хроникой», в свет вышел первый номер нового самиздатовского журнала «Контр Культ Ур’а». Создала его команда, отколовшаяся от «Урлайта» отчасти из-за слишком трепетного и пылкого отношения к фигуре Егора Летова: Гурьев, Коблов, Гончаров и их друзья. Вынашивая идею журнала, Гурьев и его товарищ Александр С. Волков отправились в поход по мотивам уральских путешествий Летова и Неумоева. Среди прочих публикаций в номере вышел манифест соавторов «Коммунизма» под названием «Концептуализьм Внутри». Летов и Рябинов писали мясисто, вычурно и резко:

«Живя и творя в славное и бурливое время АРМАГЕДДОНА, мы утверждаем тотальный СТЫД И ПОЗОР человеческого бытия – всей его слюнявой спичечной культуры, всех его забористых достоинств, его манных благ, заплечных кодексов, рукопашных надежд и червячно-затейливой природы. Имеет что-либо смысл нонче? Мыслим так, что ЧЕСТНОМУ человеку (т. е. сумасшедшему, чьи залихватские ценности мы и утверждаем в окружении вашего огнедышащего здравомыслия и фундаментально-изумительного инстинкта выживания) жить никак НЕ ГОЖЕ. Честный человек, типа Идиота Достоевского, либо должен сразу же помереть от стыда и горя физически, только глянув окрест, либо, неминуемо умирая внутренне, в процессе прозревания проделывать упоеннейше всевозможные „фу-фу“, „гыр-гыр“, „са-са-са“ и прочие чудесности во имя СВОЕЙ, реально не существующей системы ценностей, во имя своей никогда не существующей СПРАВЕДЛИВОСТИ».

«Хроника пикирующего бомбардировщика» объединяет две обозначенных крайности в одно монолитное произведение. Здесь находится место как хрестоматийным коммунистическим «фу-фу» и «са-са-са» – будь то чтение особенно плотоядного фрагмента из «Повести о настоящем человеке» или хохочущая «Про покупку» – так и протоколам внутреннего умирания. «Мы не все вернемся из полета», – горестно поет Летов в открывающей песне, позаимствованной из давшего названия альбому советского фильма, чтобы дальше предоставить слово буквально мертвому человеку: Дмитрий Селиванов исполняет «Bird of Paradise» швейцарской группы Peter, Sue & Marc, на бонгах ему подстукивает Евгений Лищенко, который неожиданно умрет через несколько месяцев после сведения «Хроники». И так далее – всю дорогу. Даже шедевральная бессмыслица Кузьмы «Гавна-пирога» заканчивается тем, что «детки умирают, объевшись яблок» (читай: вкусив запретного плода).

Что уж говорить про финал – плач-молитву «Как в мясной избушке помирала душа». Это одна из самых страшных, мучительных записей Летова, снова объединяющая метафизическое (безуспешную попытку преодолеть собственную бренность) с конкретно-биографическим. В свете известных нам обстоятельств трудно не расслышать в этой вещи переживание смерти матери:

Пластмассовый танк объявил войнушку

пластилиновой вселенной

Блудный сынишка ушел навсегда

Не успел вернуться

Не смог возвернуться

Слишком далеко зашел заблудил заплутал.

Максим Семеляк в своей книге пишет, что Летов, написав «Мою оборону» во время лесной прогулки, вернулся домой и уже не застал маму в живых.

«Человек, который прошел войну, иначе начинает смеяться, – говорил Летов спустя десять лет. – Это было ясно на „Хронике пикирующего бомбардировщика“. Когда ты хоронишь половину своего народа, выходишь из окопа, и из всего взвода [осталось] пять человек с винтовками – после этого хохотать особо, честно говоря, не получается. Не выходит клоунады такой».

Писать альбом закончили под Новый год – и на праздники Летов остался один. Он нарядил пушистую елку, приготовил салат, курицу, а потом вышел из дома и отправился, куда глаза глядят. «И было полнолуние, я пошел в лес и напился там дико, в этом лесу, среди этого полнолуния, просто кошмарно, и вернулся домой. А наутро проснулся – лежу в сапогах, в шубе, в шапке, а рядом со мной мой котик сидит, Митя, и с удивлением на меня смотрит – глаза в кучу. Этим все сказано».

* * *

В феврале 1990 года в ленинградском БКЗ «Октябрьский» проходил очередной мемориальный концерт памяти Александра Башлачева. Участвовал в нем и Егор Летов, причем на афишах его имя стояло в первой строке, рядом с Шевчуком, Макаревичем и Науменко. За пару месяцев до того Фирсов, а также еще один администратор «Камчатки» – Анатолий Соколков – хотели организовать «Обороне» в «Октябрьском» (крупнейшем зале города) сольник, планируя заработать на этом четыре миллиона рублей, огромные по тем временам деньги. Летов отказался (Соколков считал, будто самиздатчик Гурьев убедил музыканта, что это «попса галимая»), а теперь должен был сыграть там же небольшой сет на траурном фестивале.

Всех многочисленных участников распределили по двум гримеркам, на каждую из которых выделили по два ящика водки. В одну комнату с Летовым и Янкой попали его старые знакомые из группы «Чайф», с которыми они начали болтать и употреблять, а также лидер «Машины времени». «Макаревич принципиально вышел из гримерки, шатался по коридору и ни в одну гримерку не заходил, – вспоминал Летов. – Ну, я пошел за ним, говорю: „Присоединяйся или просто сядь, мы не будем тебя обижать“. Он идет по коридору с гитарой такой: „Я слова забыл“, – и напевает: „Давайте делать паузы в словах“. [Говорит: ] „Я слова вспоминаю, я должен петь, сейчас я должен сосредоточиться“. И вот он таким образом там ходил до самого концерта часа полтора или два».

Когда фестиваль начался, стало уже не до смеха. Летову все происходящее напомнило другую панихиду – концерт памяти Селиванова, где все плясали, хохотали и требовали «металл». Выйдя на сцену, свои три песни он предварил короткой речью, которая запомнилась даже больше, чем само выступление. «Очень весело Сашку провожаем, Сашку поминаем, – сказал Летов каким-то яростно-обреченным голосом. – Я хочу поприветствовать весь попс, собравшийся в этом зале. Всех эстетов во главе с Артемием Троицким. Вот