Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

Почему под летовскую горячую руку попал именно Троицкий, который вообще-то первым обнаружил Башлачева в его родном Череповце и многое сделал для того, чтобы его услышали, понять можно. Судя по всему, лидер «Обороны» и самый известный советский рок-журналист к тому времени уже недолюбливали друг друга – за полгода до того, по свидетельству поэта Александра Дельфинова, за сценой концерта в рамках акции Next Stop Rock’n’Roll имел место напряженный разговор, в ходе которого Троицкий обвинил Летова в том, что тот провоцирует насилие на своих выступлениях. Сам Троицкий• в тот период тоже констатировал кризис рок-движения, однако, в отличие от Летова, видел его причины не в моральной экономике, а в политике. За месяц до концерта в «Октябрьском» «Литературная газета» опубликовала большой текст критика, где он писал, что рок-тусовка «лишилась главного – того самого нерва, смысла существования, врага, в боях с которым она крепчала». Троицкий• признавал, что одно из решений в этой ситуации предлагает как раз «Гражданская оборона», но отвергал его как недостаточно изобретательное и слишком серьезное. «Они пытались заклеймить – и это звучало как детский лепет; они пытались бросить вызов – и максимум, что удалось (к великой радости и гордости!) – это спровоцировать стычку пары пьяных фанов с дружинниками… – громил журналист концерт „Обороны“. – Увы, недалеки они от народа, и очень убог их „низовой“ протест!» «Литературка», опубликовавшая эти слова, была официальным печатным органом советского Союза писателей, а ее тираж недавно перевалил за 6 миллионов экземпляров: до такой аудитории независимые студии и самиздат, конечно, не добивали.

В некотором смысле столкновение было неизбежно. Столичный денди-бонвиван из хорошей семьи, который любил иронию, приветствовал приход в СССР западного культурного капитализма и сам впоследствии стал его активным участником (вышеупомянутая статья заканчивалась надеждой на то, что русский рок «вернется к стандартной западной формуле – „Не бери в голову! Давай станцуем“»), – и сибирский отщепенец в стоптанных кедах, готовый отдать за жизнь за былые идеалы контркультуры: Летов и Троицкий почти идеально олицетворяли полюса тусовки, а сцена на мемориале Башлачева только подсветила сам факт поляризации.

Летов все более явственно ощущал, что пора кончать – во всяком случае, с публичной деятельностью, а там как пойдет. Во-первых, к этому неизбежно подводило нежелание иметь что-либо общее с той самой «жопой», в которую превратился советский рок. «Вокруг всего Праздника, который был, возникло столько вроде бы… Ну, я не знаю даже, как это назвать – это просто была такая хуйня, что я решил все забросить до известной степени, либо играть только для своих в маленьких залах, – объяснял он в том же 1990 году на квартирнике в Киеве, где вообще был необычайно разговорчив и откровенен. – Когда эти люди начинали, все было по-настоящему. А когда они включились в эту „машинку“, которая занимается нашим роком советским – это просто ужасно. По правде, наш попс гораздо страшнее и гораздо, в общем-то, говнее, чем западный попс. Если у них это просто бизнес, то у нас это кроме бизнеса еще, с одной стороны, понтяра, с другой стороны, эстетика».

Во-вторых, собственный отряд Летова распадался на его глазах. Как он сам отмечал впоследствии в комментарии к «Хронике», «на этом рубеже завершилась определенная эпоха». Черный Лукич обратился в католичество и, как Егор считал на тот момент, предал свои песни. Янку уже хвалил Гребенщиков, воспевали в газете «Экран и сцена», на подходе была статья в «Комсомольской правде». Их романтическая связь с Летовым к тому времени давно закончилась, но они продолжали общаться, давать совместные концерты, делиться мыслями и идеями: в начале 1990 года Дягилева потребовала уничтожить записи концерта на фестивале «Рок-акустика» в Череповце, чтобы их не издала государственная фирма «Мелодия» – вполне летовский жест. Тем не менее, ему казалось, что Янка стремительно влипает в ту же самую порочную систему. «Социум ее заживо пожирает, и она уже безвозвратно, как мне кажется, упустила время и место для необходимых в подобных случаях заявлений и действий», – резко заключал Летов в фундаментальном интервью, которое он взял сам у себя и распространял в рукописи. Лидер «Инструкции по выживанию» Роман Неумоев и вовсе решил воспользоваться новыми жизненными возможностями и ушел из музыки в бизнес. «Ромыч стал кооператором, – писал Сергей Гурьев. – Основав какое-то таинственное МП-СП, он начал появляться в Москве в мрачных пиджаках, утыканных фирменными авторучками, строгих брюках на пуговицах, с дипломатами, полными бланков, печатей и сосудов, искрящихся серебристым блеском».

В одном из телефонных разговоров той весной Неумоев, по словам Летова, «крайне красноречиво открестился от всего им безбожно созданного на поприще рок-н-ролла», а когда лидер «ГО» спросил, может ли он в таком случае использовать и исполнять эти песни, ответил утвердительно (впоследствии эта история многократно подтверждалась и опровергалась с обеих сторон). Так весной 1990 года Летов, Кузьма и Жевтун, игравший раньше с Неумоевым, записали альбом «Инструкция по выживанию», который целиком состоял из песен тюменских коллег. Летов пел бешено и с удовольствием, постоянно срывая голос: после каждого дубля «приходилось буквально прожигать глотку каленым кипятком, чтобы приступить к следующему». К завершающей альбом триумфальной композиции «Хуй» связки отказали окончательно, и ее проорал Жевтун; соавтор текста Мирослав Немиров, сильно не любивший Летова и отстаивавший идею рока как веселья, потом негодовал, что «Оборона» исказила замысел, ведь собственно заветного слова из трех букв в песне не требовалось: «И так понятно, о чем речь, и в умолчании-то и смак». Эта, как всегда стремительно созданная запись должна была стать последней в дискографии «ГО» – и здесь, конечно, был свой символизм: человек, вырастивший себя на чужих текстах, звуках и картинках, отдает должное равным по званию, переливает из своего стакана в чужой.

«Все разошлись по своим углам, – подытоживает Алексей Коблов. – Кто-то [подался] в коммерческую деятельность, кто-то погиб, кто-то прекратил этим заниматься, кто-то начал этим заниматься исключительно как работой в плохом смысле. А Егор все-таки стремился к другому, он хотел поменять сознание и, в конце концов, мир. И когда увидел, что энергия на исходе… Ну, конечно, у многих из нас были упаднические настроения, суицидальные. Он об этом прямо говорил. И дело было не в том, что распадается Советский Союз, не в том, что не происходит рок-революция. Просто вот это стремление к „I need more“, как у Игги Попа, уперлось в потолок и перестало работать».

Наконец, к неутешительным выводам Летова приводил и собственный опыт выступлений. К тому времени концерты «Обороны» всегда проходили примерно по одному сценарию: группу ставили играть в обычные советские ДК, где вместо