Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

«подножия» жирафа, продолжавшего спокойно обрывать листья с верхушки акации, нырял в овраги и углублялся в заросли в поисках семьи львов, только что примеченной косильщиками: львы разделывали маленькую антилопу на троих, но мы натыкались лишь на клыкастых кабанов или кротких диких свинок. Мы озадачили, но не вспугнули куду, удостоились недовольного взгляда птицы-секретаря в коротких штанишках, которые положено носить при атласном камзоле. К нам с полным спокойствием, переходящим в обидное равнодушие, чтоб не сказать пренебрежение, относились страусы: серые самки и черные, с белым подбоем оперения и розовыми, будто ошпаренными ногами самцы, полосатые акапи, крошечные газели с острыми рожками чертят, и лишь бородатые самцы гну — полулошади-полубыки — сомкнулись вокруг своих самок и детенышей, пригнув рогатые головы скорее предупреждающе, нежели враждебно.

Мы наблюдали семью бегемотов в неширокой желтоватой речке, а зеленые мартышки швыряли в нас сухими ветками и скорлупой орехов. Большой бегемот лежал в воде, подставив солнцу литую выпуклость спины и положив морду на темный валун, уходящий в береговую тень. Как описать наше потрясение, когда валун вдруг ожил, зашевелился и, с шумом сбрасывая с себя воду, обрисовался неправдоподобной, как в кошмарном сне, громадой какого-то сверхбегемота. То был глава семьи, а покоившая на нем морду бегемотиха умалилась до миниатюрного, грациозного создания. А затем семья во главе с супергиппопотамом поплыла против слабого течения, с поразительной ритмичностью дыхания — погружений и всплытий…

Ну, а когда мы ехали в Момбасу — пятьсот километров по прямой как стрела дороге, — то зверье глазело на нас с обочин, и я даже сфотографировался на фоне красного слона, неуютно ожидая сокрушительного пинка хоботом в зад, пока переводчик Виктор Рамзес наводил на фокус. А еще — дорогу нам переполз питон толщиной в два увесистых кулака, и мы чуть не отдавили ему кончик хвоста. Я уже не говорю о шныряющих взад-вперед даманах, мангустах и всяких прочих крысах. А вот с леопардами и самым быстрым и добрым из всех кошачьих — гепардом нам не повезло, опоздали к их водопою, проскочили место лежки… Зато видели сотни тысяч фламинго — нежно-розовый окоем голубого озера. Когда мы вышли из машины и направились к воде, осторожно ступая по сухому гуано и легкому пуху, устилавшим прибрежный песок, розовая полоса, родив из себя слабое шуршание, тонкое бормотание, подобное музыке сфер, отодвинулась от берега метра на три-четыре, будто стянули поясок на озере. Мы увидели у берега серых цапель, погрузивших в воду длинные носы, и тонконогих куличков. Чуть позже появились пеликаны с запасливыми подклювными мешками и наши подмосковные уточки: кряквы, чирки, красноголовые нырки, и до чего же странно было видеть этих скромняг в столь изысканной компании! А в выси тянули венценосные журавли — ангелы с золотыми нимбами, горящими на солнце.

Я и сам не понимаю, каким образом из этой переумиленности зверьем пришло ко мне понимание и даже приятие жестокой книги Хемингуэя «Зеленые холмы Африки», где он с упоением рассказывает, как охотился на куду, стараясь убить самца с самыми длинными и красивыми рогами. И он убивал их, но самый длиннорогий куду достался его товарищу по охоте, что повергло Хемингуэя в глубокую, хотя и мужественную печаль. Обо всем этом написано так, будто рога растут на дереве, а не на голове. Но такова философия Хемингуэя; в другом своем произведении он прямо говорит, что животные для того и созданы, чтобы на них охотились. Он ставил лишь один предел себе (кроме, разумеется, обязательных для всех охотничьих правил-ограничений): «…я решил, что буду охотиться до тех пор, пока смогу убивать наповал, а как только утеряю эту способность, тогда и охоте конец».

До поездки в Кению я видел антилоп и других африканских зверей лишь в «стойловом содержании» в зоопарках. Видимо, сочувствуя их плену, я невольно романтизировал утраченную ими вольную жизнь. Она рисовалась мне пленительной и многообразной — сказочные пасторали одухотворенных существ. Подспудно во мне ютилось представление, что в своей дали звери наделены человечьими чувствами, рассудком, чуть ли не речью, даром слез и улыбки и вечной любви. Но вот я увидел их в родной стихии, увидел целыми непугаными стадами. До чего же это тупое, механическое существование — целодневная, безостановочная челюстная работа! Их очарование, прелесть — в нас, они же нейтральны к своей сути, ибо не сознают ее. И у них нет страха смерти. В этом смысле они бессмертны и не заслуживают жалости. Лишь человека можно жалеть, ибо он знает…

И если ты не убежденный вегетарианец, если внутренняя честность и последовательность для тебя что-то значат, ты должен относиться к зверям, как Хемингуэй. Причем такое отношение к четвероногим не противоречит идее защиты фауны, напротив, повышает сознательную заботу человека о доверенном ему мире. В Кении я впервые взглянул на животный мир не через очки антропоморфизма…

Кариуки

Мне хочется рассказать о Джозайе Кариуки. Через этого яркого, своеобразного человека и деятеля можно увидеть разные аспекты кенийской жизни. Он приезжал некоторое время назад в Советский Союз по приглашению Союза писателей, гостил в Москве и Тбилиси и до сих пор хранит благоговейное и чуть испуганное воспоминание о грозном грузинском гостеприимстве. Кариуки — автор всего одной книги: «В лагерях для мау-мау», но эта книга переведена на все главные языки мира, кроме почему-то русского. Он и сам принадлежал к лесному партизанскому братству мау-мау, был схвачен англичанами, провел в заключении семь лет и получил свободу в канун того дня, когда при погашенных огнях был спущен «Юнион Джек» и над Найроби зареял черно-красно-зеленый флаг свободной Кении. Кариуки не кичится литературной славой, он прежде всего политик, государственный деятель, а уж потом писатель. Кариуки — депутат парламента от Абердера и заместитель министра туризма и заповедников. Это — сегодня, а Кариуки человек завтрашнего дня.

Наша первая встреча с Кариуки произошла в его кабинете на десятом этаже громадного здания, заполненного разношерстой толпой, штурмующей многочисленные министерства. Дела не должны быть непременно первостепенной важности, чтобы попасть на прием к министру или его замам. Так, при нас Кариуки распорядился выдать лицензию на отстрел куду и ягуара европейскому охотнику, отправляющемуся на сафари. Впрочем, охрана животных является в Кении делом государственного значения.

Кариуки выше среднего роста, спортивного кроя: стройный, широкоплечий, широкогрудый, с литыми мускулами. Он чуть преувеличенно элегантен — перстни с крупными камнями, под стать им запонки и булавка для галстука, часы «Ролекс» на умопомрачительном браслете, но сквозь его броскую наружность проглядывает бывший партизан, боец мау-мау, привыкший к лишениям, умеющий нападать, и