Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

пользовалась в Москве всем заслуженным комфортом, преподавала в Педагогическом институте, ходила в театр и на концерты, принимала друзей. И вот же, бросила удобную, налаженную жизнь и подалась в Конго, в дремучую глухомань, на север страны, в крошечный городишко, где не было ни водопровода, ни канализации, где движок, проработав два дня, замолк на два года, оставив Валентину Ивановну при керосиновой лампе, облепленной мошкарой; где школьницы достигают полного женского расцвета в четырнадцать-пятнадцать лет со всеми неизбежными последствиями, а старшеклассники, которым за двадцать, являются отцами семейств. Легко ли, просто ли с такими учениками? Достаточно ли тут обычного педагогического опыта, твердых знаний и усердия? Нет, тут требуется нечто куда большее — способность жертвовать собой. Сейчас Валентина Ивановна преподает географию в лицее Пуэнт-Нуара, и там не просто: молодежь занозистая, требовательная до дерзости, жадная к знаниям, но с плохой подготовкой, остро чувствительная к малейшей обиде. То, что делает Валентина Ивановна в Конго, называется не службой, а служением. Это слово с полным правом можно применить и к доктору Степаненко, хирургу «за все», которого его многочисленные пациенты считают кудесником, и ко многим, многим другим.

…Новый день начался с огромного и грозного пуэнт-нуарского рынка, раскинувшего свои крытые ряды неподалеку от нашей гостиницы. Издали деловой хозяйственный рынок напоминал праздничную ярмарку — так пестра толпа, так сочны африканские краски, так громка музыка сотен транзисторов. Здесь я наконец воочию узрел зверьевой мир Конго, который тщетно пытался обнаружить в окрестностях Браззавиля. Правда, был этот мир безгласен и бездыханен.

Над мясным, рядом возносился на деревянных шестах вспоротый по осевой бледного брюха и распяленный по всей трехметровой длине питон. Продавец с деловым видом разделывал крокодила, и хозяйка в цветастой кофте — мапуте — и розовой головной повязке озабоченно прикидывала — взять ли ей филе или седло. Рядком на лотке лежали тушки пальмовых крыс в белесой редкой шерстке; с громадной морской черепахи был сорван панцирь, из растерзанной спины черпали мясо для супа; крошечные антилопы свешивали точеные головки с прилавков, их томные, удлиненные, будто плачущие глаза, казалось, еще видели; и жутью веяло от копченых нацельно обезьян, скрючившихся в позе утробного младенца. А еще тут торговали змеями, улитками и живой домашней птицей.

В рыбном ряду застыла такая плотная вонь, что мутилось сознание. Крупная рыба-капитан соседствовала с молоденькими, вершка по два-три, акулятами, морскими окунями, электрическими скатами, камбалой, с речными форелями и так называемой «серой» рыбой, с моллюсками, креветками, всевозможными крабами и рачками. То и дело подкатывали грузовички со свежим уловом морской и речной рыбы.

Немного поодаль торговали тканями, мужской и женской одеждой, самодельной обувью, фигурками из дерева, камня и слоновой кости, ожерельями, кольцами, браслетами из поддельного и настоящего золота, аляповатыми детскими игрушками, различными кустарными изделиями — от мужских ремней с фестонами до куп-купа (род мачете), от темных очков до изящных кошелечков из разноцветных бусинок. В пыли под солнцем дремали разморенные зноем желтые африканские собачки, не обращая внимания на машины, мотоциклы, велосипеды. Они знали, что им ничего не грозит, собак здесь жалеют и берегут…

Прямо от рынка мы взяли путь на Кабинду, провинцию борющейся Анголы. Мыском выходящий к океану, Заир отрезает Кабинду от остальной территории Анголы. Это сослужило добрую службу повстанцам. Кабинда полностью контролируется партизанами, португальским наемникам нелегко сюда добраться.

Мы мчались по неширокому асфальтовому шоссе мимо маленьких опрятных деревень с глиняными или каменными домами под двускатными, чаще всего железными крышами. Нигде в Африке не видел я таких чистеньких, прибранных деревень. И, как всегда, никакой, даже малой скотинки, только куры и петушки. В стране нет ни одной лошади, а ведь лошадей завезли сюда еще во времена де Бразза. Но все они погибли от мухи цеце, ныне ставшей здесь совершенно безвредной.

С ветвей высоких стройных пальм свешивались диковинные плоды — чернели груши на длиннющих стеблях. Но это вовсе не груши, а гнезда птицы неукосы, одной из немногих пернатых обитательниц Конго. Дорога то углублялась в мангровые заросли, в их гнилостное тепло, то вырывалась в пальмовый редняк, она почти не петляла, и мы держали сто двадцать километров в час, снижая скорость лишь в деревнях. И вот мы оказались на берегу неширокой речки, у погранзаставы: шлагбаум, будка, двое автоматчиков в шортах и широкополых шляпах. Впереди перед нами Кабинда, партизанский край.

Когда мы выходили из машины, третий солдат, удивший рыбу в речке, подсек и вытащил на берег какое-то серебристое полено со свиным пятачком. В жизни не видел ничего подобного: толстое, округлое тело — ни дать ни взять батон любительской колбасы в серебряной обертке — и пятачок на коротком рыле. Солдат взял рыбу и тут же выронил, будто обжегся. Рыба забилась на земле, стремясь к воде, и солдат стал ловить ее, обернув руку тряпицей. Эта фантастическая рыба мощно заряжена электричеством. Оказывается, она бьет током, даже когда ее потрошат.

Но рыба рыбой, а на заставе продолжалась тщательная проверка наших документов. До партизанского края было рукой подать. Помните, во время Великой Отечественной войны — партизанская держава на Орловщине, где действовали советские органы власти, издавалась газета, дети ходили в школу, а немцы и носа не казали? Что общего, казалось бы, между Кабиндой и Орловщиной? А общего много: и здесь открыты школы, печатаются бюллетени, процветает самодеятельность, разрабатываются планы дальнейшего развития страны. Партизанское командование осуществляет всю полноту власти. Об этом мы узнали, правда, много позже, встретившись в штабе партизанского движения с заместителем командующего силами анголезского Сопротивления Ларой. На этот раз мы к партизанам не попали — не хватило чьей-то закорючки на пропуске.

Словно желая усугубить нашу неудачу, хлынул дождь, неудержимый, бурный, безустанный. Наконец-то мы узнали, что такое тропический ливень, а то у нас создалось впечатление, будто пресловутый сезон дождей — это скорее некая постоянно несбывающаяся угроза ливня с грозно клубящимися тучами, лезвистым блеском молний, раскатами грома и пригоршней горячих капель, тут же скатывающихся на земле в пыльные шарики. Сейчас не было ни грома, ни молний, но дождь лупил не переставая. Но вот обозначился просвет в той стороне, откуда низом наползала поливающая нас туча. Синева разрастается, вот-вот распахнется во все небо, да не тут-то было. Мгновенно переменившийся ветер гонит с океана другую тучу, как бы вдвигающуюся в первую, — синевы нет и в помине, серые хлопья ползут над землей, цепляясь за верхушки пальм. В довершение всего отказали «дворники» хваленого «пежо». Геннадий Иванович ведет машину вслепую. Мы потеряли наших спутников, потеряли весь окружающий мир