Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

кажущиеся сумрачными фигурки из глины высотой в полтора-два вершка: крестьянин с ножом-панго, похожим на мачете, женщина со скребком для очистки шкур, терпеливый рыболов, торговец коврами, уличный мальчишка. Иногда фигурки образуют нехитрую композицию: на длинной скамье сидят несколько мужчин и женщин. Пожилой мужчина, чуть наклонившись вперед, словно баюкает искалеченную руку в толстых лубках; рядом с ним женщина вытянулась струной, руки зажаты в коленях, ей неможется, что-то тянет внутри, и она тщится принять удобную позу; на руках у ее соседки с больным, измученным лицом безмятежно спит ребенок, экая напасть — захворала, а ребенка оставить не на кого; еще одна, совсем молоденькая, в горестно-нежном порыве прижимает к себе зашедшегося в плаче малыша — какая-то хворь терзает маленький организм; обезумевший от боли мужчина отчаянно схватился за щеку… «Очередь к врачу» — так называется скульптура тридцативосьмилетнего скульптора-самоучки Эдварда Нженги. Он изображает самые простые бытовые сюжеты, уличные сценки: девушка в мини-юбке встревоженно смотрит на часы — кавалер опаздывает; другая — в телефонной будке — прижала к уху трубку и забыла обо всем на свете; подросток удирает от полицейского; усталый каменщик, нищие, побирушка, копающаяся в отбросах. Все скульптуры отмечены острой социальной характеристикой, это не просто случайно примеченные люди толпы, это типы сегодняшней Кении. Скульптуры Нженги хочется рассматривать долго и пристально, в них сила и доброта истинного таланта, любовь и сострадание к малым мира сего, громадная наблюдательность, в них жар социального протеста.

Персональная выставка Нженги имела огромный успех, его слава выплеснулась за пределы страны, работы пошли нарасхват. А Нженги, имеющий жену и троих детей, беден, как церковная мышь, ютится в полутемной комнате и работает лишь по ночам при тусклом свете слабой электрической лампочки. Поэтому он не может заниматься живописью, которую считает главным своим призванием, да и краски дороги, ему не по карману.

Эдвард Нженги служит в Истли, бедняцком пригороде Найроби, где под эгидой пресвитерианской церкви находится «Центр помощи неимущим». Здесь имеется бесплатная школа с одной учительницей, обучающей детей бедняков чтению, письму, счету и закону божьему; консультация, помогающая девушкам приобрести профессию машинистки-секретарши; здесь бесплатно раздают еду, а по воскресеньям устраивают молебен, дабы бедняки могли хорошенько поблагодарить боженьку за все его милости.

Эдвард Нженги носит громкое звание директора этого Центра. Когда-то он работал телефонным техником. То было еще во время господства англичан, и люди племени кикуйю дали клятву борьбы с поработителями. Англичане производили массовые аресты в расчете выловить давших клятву. У кикуйю клятва — святое дело, даже если она дана по принуждению. Нужно очень постараться, чтобы сделать из кикуйю клятвопреступника. Англичанам это порой удавалось. Режим их лагерей отличался крайней жестокостью. Заключенных томили голодом, жаждой, непосильным трудом, избивали за малейшую провинность, бросали в яму, подвергали чудовищным пыткам. Молодой Эдвард Нженги провел два года в лагере Лагата. Он освободился лишь с падением колониального режима. К прежней профессии уже не вернулся. Не мог вернуться. Он насмотрелся на горе, страдания и муки и навеки исполнился глубочайшей жалости к своим братьям во человечестве. Он пошел работать в «Центр помощи неимущим». Церковь не особенно щедра к своим подопечным. Все деньги, заработанные от продажи скульптур, Эдвард Нженги отдает беднякам Истли. Он мог бы жить в просторной, хорошо обставленной квартире, иметь свой автомобиль, а главное — покупать дорогие краски и заниматься живописью. Но, подвижник милосердия, он корпит ночами над терракотовыми скульптурами, чтобы затыкать многочисленные прорехи в скудном бюджете бедняцкого Центра.

Нженги начал лепить по выходе из лагеря, вспомнив, что еще в детстве пробовал создавать из глины фигурки людей и животных. Эти попытки творчества вызывали град насмешек в деревне — из глины надо лепить хозяйственные горшки, а не бесполезную чепуху, и Эдвард Нженги постарался забыть о своем странном даре. Но теперь мучительная память о пережитом не давала ему ни сна, ни покоя, и пальцы сами потянулись к мягкой, податливой глине. Он стал наделять материальным существованием преследующие его образы мук и горя. Без устали лепил он своих товарищей по заключению — в непосильном труде, на больничной койке, на краю могилы. Потом он сделал композицию «Переноска камней» — сгибаются под тяжкой ношей костлявые спины заключенных, на голове одного из них мешок с прорезями для глаз — это доносчик. Лагерное начальство трогательно заботится о предателе, закрыв ему лицо, чтоб заключенные не могли узнать его и отомстить.

Уже в первых работах Нженги проявились особенности его дара: острейшая наблюдательность, вера в подробность, умение обобщать. Он не думал о славе, ни тем более о выгоде, ему нужно было пригасить уголек в груди. И вдруг оказалось, что скульптуры эти имеют значение не только для него самого, к ним тянутся души других людей, а вслед за душами потянулись руки с кошельками. Так Нженги обрел возможность добывать солидный приварок к скудному бедняцкому котлу своих подопечных в Истли.

Эдвард Нженги — праведник, подвижник, такие люди, как он, — надежда Кении…

1970 г.

Пуэнт-Нуар

Я только что вернулся из Народной Республики Конго и весь еще там, на берегу великой реки, в джунглях и саванне, на волнах Атлантического океана, в тенистой зелени Браззавиля. Я по-прежнему принимаю делагил от малярии, как всегда разыгравшейся конголезской весной, и вкус горькой пилюли мне сладок, потому что возвращает назад, к тем местам, где мне было так полно, радостно и увлекательно, к полюбившимся людям, к дружественному душе пространству. Мне еще не под силу рассказать о всей стране, слишком остры, свежи и многообразны впечатления, а я не отдышался с дороги, не обрел того спокойствия и чувства расстояния, что необходимы для размышления и творчества.

Но мне хочется, чтобы Народная Республика Конго присутствовала в этой книге, и я попробую рассказать хотя бы о Пуэнт-Нуаре — морских воротах страны.

Мы отправились туда на четвертый день по приезде в Конго, уже очарованные столицей и страной, дружелюбно приоткрывшейся нам и за столь короткий срок. На аэродроме в Пуэнт-Нуаре нас встретили соотечественники из ветеринарной группы, работающей в Конго. Чудесные люди! Они уступили нам — писателю Александру Кулешову и мне — свое жилье в Браззавиле, однокомнатную поместительную квартиру над бензоколонкой «ЭССО», со всеми запасами французских порошковых супов: от лукового до шампиньонового, итальянских макарон и отечественной копченой колбасы, и, судя по всему, решили не оставлять своим покровительством и в Пуэнт-Нуаре. Вот они — ветеринарные врачи Александр Александрович и молодой Дима, обходящийся пока без отчества, коренастый шофер-механик Геннадий Иванович, сухожилистый переводчик Володя, неизменно