Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

Да, но я это делаю вместе с самими жителями. Вытаскиваю из собеседников истории о сумасшедших, хулиганах и красавицах, потому как они – люди улиц. Если этого не делать, меня заваливают восхвалениями своих прекрасных учителей. Я уточняю: чем они прекрасны? Не помнят, представляешь? Ни словечка любимого, ни жеста какого-нибудь своеобразного. Ни во что одевались, ни какой голос был. Фанерный портрет и под ним подпись – любимыйучитель в одно слово. Это фигня, которой нам забивают башку. В Дербенте мы спрашивали людей, какие для них места главные. Почти все назвали крепость. «А когда вы были там в последний раз?» – «В школе, с экскурсией». То есть никогда. Крепость для них – не то, к чему прикипело сердце, а то, что выдается по первому требованию. И я злюсь, устаю от затверженных ответов. «Какая была Махачкала?» – «Ой, такой миролюбивый, добрый многонациональный город! Все дружили!» Да брехня. Расспрашиваешь о соседях – и выясняется, какие были отношения на самом деле. И это намного интереснее, живее, с мясом и кровью.

К примеру, папа моей подруги Джавгарат в молодости мечтал стать хирургом. Но ему пришлось остаться в Махачкале, брата поднимать, вот и проработал всю жизнь терапевтом в санатории. Джа к нему приходит, новая жена отца при ней орет: «Позор! Он опять штопает! Мужское ли дело?» А папа у нее тихий был. Сидит у окна с носком на руке, поворачивается к ней: «Смотри, доча, какой я красивый шов поставил!»

Мы о грубом и возмутительном говорим легко, а нежного, тонкого стыдимся. Ну вот что это такое: милейшая взрослая женщина, умный человек рассказывает, как ее родители – законно женатые, заметим, – любили друг друга, а при сверке интервью вдруг говорит: «Светочка, давайте слово “люблю” заменим на “уважаю”…»

«Страстно уважали друг друга».

Удивляет оттенок неприличия, прилипший к хорошему слову. И не только к слову, между прочим. Я как-то лежала в больнице, и мой тогдашний муж, да-да, тот самый, порезанный, приперся меня навестить. Уходил уже, а в дверях остановился: «Я же забыл поцеловать мою девочку!» Вернулся, чмокнул меня и ушел. Минут пять было тихо. А потом с соседней койки Айшат из Кизилюрта сказала: «Если б мой муж такое сделал, я бы ему губы оторвала!» И еще рукой так дернула у лица. Показывая, как бы она их рвала. Я офигела. Это же Дагестан, тут такие страсти бушуют. Близкая подруга рассказывала мне историю своего прадеда. У него случился роман. Он женат, она замужем, высокогорное село. Весь аул стоял на ушах, потому что они не умели ничего скрыть. Начальник тюрьмы запер его, чтобы чего не вышло. Она упросила выпустить хотя бы ненадолго, и пара пошла к озерцу на краю селения. Тогда ее сестры – ломая все наши представления о Дагестане – выскочили с ножами и его закололи. Она хватала голыми руками эти ножи, а он даже не защищался. Когда потом умерла младшая дочь этой женщины, она взобралась на крышу дома и закричала на всю округу: «Абдурахман, ты теперь совсем ушел!» И с ней ничего не сделали. Это такие прекрасные истории, что у меня горло перехватывает. И они ломают шаблон. Ты понимаешь, что в Дагестане все намного сложнее, ярче, чем тебе представлялось.

Шаблоны – это тоже мифология. Дагестан – арена борьбы разных мифов. Каждый, даже тот, кто видел республику краем глаза, создает себе свой.

Недавно я столкнулась с рассказом знающего, уважаемого человека о совсем ином Дагестане. Выдержала минут сорок, потом сослалась на неотложные дела и побежала за коньяком. Потому что чувствовала себя отравленной страшным, безжалостным, неразмышляющим Дагестаном со стародавними традициями убийств. Этот человек в нем живет и не выходит за его пределы. Он не видел клуба «Данеси», кафе «Пушкин» – всего легкого, смешливого, юморного, а если видел, то не принял как часть Дагестана. Только хтонический кошмар, где родные выкалывают девушке глаза, а она ползет, умирающая, оставляя кровавый след.

И этот Дагестан тоже реален.

Да. Но я допускаю возможность разных Дагестанов, а он обречен только на этот. Не понимаю, как он выживает, у него такое лицо… Человека истерзанного, человека на предпоследнем вздохе, потому что для него мука – знать и чувствовать свое с этим кровное родство.

Просто твой Дагестан шире. Люди с узким восприятием выхватывают из твоих статей то, что укладывается в их рамки, а остальное отбрасывают.

Дагестан не ложится в схемы. Он пестрый. Одна сельская семья убивает уже не первую девушку по подозрению в неприличном поведении, а в соседнем доме – разгульная жизнь, барышни завязывают романы, рожают вне брака. Но люди ухватывают что-то одно – и не видят другого. Вот за что я не люблю федеральных журналистов. Они приезжают, находят треш и делают обобщения, мол, в Дагестане девушку, что «не соблюла себя» (у-у-у, какая мерзкая формулировка!), всегда убивали. А потом местные читают и думают: «Раз уж эти из Москвы, из самого Кремля десантированные сказали, что у нас так принято, мы должны этого держаться». Убийства чести в советское время почти исчезли. Почему сейчас их реанимируют?

Десятки народов по всей России говорят: мы сбросили советское ярмо, возвращаемся к древним традициям и будем жить, как наши вымышленные прекрасные предки. Люди начитались исторических романов…

…которые написали идиоты. Никто не хочет реальных традиций, потому что там спросят и с тебя. А им нужно, чтобы для себя послабления, а другим – по всей строгости. Но за это же надо бить по башке!

Бывают и противоположные случаи, ничуть не лучше. Поклонники национального колорита едут в Дагестан с багажом каких-то смешных и нелепых представлений и фактически навязывают их безмозглым – потому как умные не воспримут. Моя знакомая, взрослый человек, журналист с опытом работы в разных странах, приехала не так давно в высокогорное село. Так у нее платье до пят – она считает, что именно так ходили наши горянки. Спрашиваю: как тебе, легко было приспособиться к быту, к укладу, все же ты москвичка? Да, говорит, я быстро все усвоила. Когда прохожу мимо мужчин – даже если их знаю, голову отворачиваю, не здороваюсь. Я тут прямо в осадок выпала. Почему? – спрашиваю. Так принято. Кто, какая сволочь тебе сказала, что ТАК принято? Ну-у-у-у… – отводит глаза. И я понимаю, что эти несуществующие правила были придуманы ею самой, собраны из дурацких книг или недостоверных рассказов, из поездок в Палестину, Ирак, прочие