При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

Первая страница – нарисованные цветными карандашами цветы. Совершенно фантастические цветы. И ещё ярко-красная лошадь.

– Это Тулпар[12], – сказала она, не смущаясь.

За красным Тулпаром пошли стихи, замелькали знакомые имена: Пушкин, Лермонтов, Тукай, Такташ, Гейне, потом опять фантастические цветы и красный конь. И опять стихи…

– Когда переписываю, я запоминаю стихи, – сказала Арзу.

– Что же, все эти стихи ты знаешь наизусть?

– А как же!

Я ткнул пальцем в первое же попавшееся стихотворение.

– А вот это?

Арзу взглянула в тетрадку, и тонкие ноздри её дрогнули, а глаза засветились каким-то странным возбуждением. И она прочитала тихо, нараспев:

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных…

Раньше мне как-то не особенно нравились стихи, и если в школе задавали выучить то или другое стихотворение наизусть, то для меня это было пыткой, ведь приходилось бесконечно твердить одно и то же. Но сейчас меня поразил голос Арзу, в этом голосе было какое-то величие, чистота, если можно так выразиться, беспримерная любовь. Я даже толком не понял и слов, не понял, о чём там и говорится… Мы с Рафгатом ещё с мальчишеского возраста калякали по-русски, как могли, а потом я читал и книги, так что могу сказать, что знаю русский язык, могу разговаривать и писать, но вот слово «лонных» я не понял, а спросить постеснялся. Я повторял про себя это слово и мне даже казалось, что я знаю его, чувствую, а если спрошу и Арзу объяснит, то вся величественная красота стихотворения разрушится. И я ничего не спросил. Я сидел как будто сам не свой. Арзу своим стихотворением и голосом будто вынула меня из этого ненастного вечера, из всего аула с Гибадуллой и Маулихой и подняла на какую-то высоту. Может быть, если бы не пришёл ко мне Рафгат и не дал прочитать письмо Рузили, я бы, наверное, ко всему этому отнёсся спокойнее, не волновался бы…

То непонятное красивое русское слово не давало мне покоя, и узнать хотелось, что же оно означает, но мне тоже не хотелось быть бесчувственнее Арзу, разрушать эту торжественную минуту пустяковыми вопросами.

– Ты помнишь, Искандер, на последней странице «Пионерского пера»[13] было стихотворение Тукая «Весёлые странички»? Вот с этого и началось. Стала я читать и никак не пойму, что же такое со мной происходит? Стихи понимаю, отлично понимаю, о чём тут написано, а вот что-то такое в душе происходит, этого не пойму. Весь мир как будто изменился. И небо, и земля, и люди… Я очень хорошо вообразила того охотника, про которого в стихотворении говорится, помнишь? его измятое лицо, нахмуренные брови, рваную шапку… Даже тех людей увидела, которые над этим охотником смеялись. Как же, ведь он, бедный, подстрелил вместо утки свою шапку, которую понёс ветер! Мне казалось, что я поняла души людей, поняла весь мир, и от этого мне сделалось так хорошо!.. Впервые я почувствовала себя, как бы тебе сказать… почувствовала себя красивой девочкой, и так я обрадовалась!.. Ну вот, с этого и началось, а потом я нашла Пушкина, потом встретила Лермонтова… Я нашла русский народ, русскую поэзию. А теперь, если отнять у меня эти стихи, я оказалась бы несчастной сиротой, робким, некрасивым человечком… Как бы я жила без Такташа, без Есенина, я не знаю…

Тишина.

Но это не та тишина, какая навевает дрёму. Я сидел, как наэлектризованный, и то, что я переживал в эту минуту, нельзя было выразить человеческими словами. Я осторожно перебираю страницы тетрадки, ровные строчки стихов, ровный крупный почерк Арзу…

С тихой тайной для кого-то

Затаил я в сердце мысли…

Хочется плакать от счастья, от безмерного счастья! Хочется вскочить и плясать! Хочется сделать что-то такое, от чего бы все люди в мире стали счастливыми!..

– Ты мне дашь почитать эту тетрадь, Арзу?

Вижу, что поторопился я с вопросом, поспешил…

– Знаешь, Искандер…

– Нельзя?

– Ну как сказать… Впрочем, разве только на один день?… Но только не сегодня, не сейчас. Пусть наступит весна, пройдут ваши выпускные экзамены… Если всё будет хорошо, если я буду настоящей учительницей… Если сейчас кто-то смеётся надо мной, то на это у них есть право. Какая из меня учительница?… Пусть станет тепло, пусть дни будут светлые и длинные, тогда я не буду чувствовать себя так одиноко… Не обижайся, Искандер, подожди до весны, и я дам тебе почитать эту тетрадку, ладно?

Что мне было ответить? Всё это Арзу сказала с таким смущением и так раскраснелась! И почему – до весны? Может, стесняется открыть какую-то тайну? Ведь она часто ездит в Заинск, наш районный центр. Там в райкоме комсомола у неё всякие разные дела. Может, там есть у неё какой-нибудь знакомый парень? Да и письма она частенько получает… А я самоуверенно ограничил её мир аулом Имянлебаш и надеюсь, что она ходит по кругу, который я очертил для неё. А кругов у неё может быть множество. И здесь, в тетради, у неё особый мир, и с этим миром у неё свой разговор…

А кто я этому миру Арзу? Совсем чужой человек… Ведь сижу я здесь только потому, что мы соседи. Для меня-то Арзу заменила весь мир, а я для неё – кто? И – что?

8

Жизнь Чулака, его поведение были для меня загадочны и ненавистны. И с каждым случаем эта ненависть была всё больше и больше…

Я как раз мыл пол, когда к нам пришла Арзу. Я так и застыл посреди передней как истукан.

– У вас, оказывается, страда, – пошутила Арзу.

– Ты ведь говоришь сама, что в военное время каждый день – страда.

– Искандер, как управишься, зайди, пожалуйста, к нам.

– Ладно, – сказал я. – А что за дело?

– Хочу бабушку перевезти к нам, а то она одна живёт, ей тяжело.

Мама моя очень удивилась этим словам Арзу.

– Какую большую заботу ты берёшь на себя! – сказал она.

– Конечно, хлопот прибавится, но что же делать? Ведь Май-эби единственный у нас с дедушкой близкий человек, а сейчас она ещё и болеет.

– Когда же она заболела? Совсем недавно она вертелась, как волчок! Что с ней случилось? – поинтересовалась мама.

– И-и, Фагила-апа! Видно, у старых людей так: сегодня здорова, завтра – нет. Она под дождём