Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

вид, будто уступает силе, я был вынужден умерить свой пыл при появлении мужа, который имел достаточно предусмотрительности, чтобы мы заранее услышали его приход. Когда он пришел, жена обратилась к нему с самым невинным видом:

– Я убедила господина Казанову остаться здесь до послезавтра.

– Прекрасно, моя дорогая. Это весьма кстати, тем более за мной остался реванш.

При этих словах в его руках каким-то образом появились карты и, усевшись на постель с другой стороны, так что жена его служила подобием стола, он принялся сдавать.

Я не мог ни отступить, ни сосредоточиться на игре и проигрывал до тех пор, пока не объявили, что подан обед.

– Пожалуй, мне уже не успеть одеться, – заявила красавица, – и придется обедать в постели, конечно, если вы, господа, согласитесь составить мне компанию.

Как было отказаться? Муж пошел сделать необходимые распоряжения, и я, ободренный свежим проигрышем почти двадцати луидоров, приступил к мошеннице с ультиматумом, угрожая уехать сразу же после обеда, если она не пообещает еще до вечера осчастливить меня.

– Приходите завтра в девять утра, мы будем одни.

После сего, получив еще довольно существенное приложение к обещанному, я согласился остаться.

Мы отобедали у постели, и мадам изъявила желание встать. Я вышел, договорившись вернуться, чтобы развлечь ее игрой в пикет. Мне уже надо было восполнить содержимое кошелька.

Я покинул мою красавицу лишь в восемь часов, сославшись на головную боль. Все-таки я успел проиграть дюжину партий по луидору каждая. Прощаясь, я напомнил ей о данном обещании.

Утром Дезармуаз сообщил мне, что вся компания, не видя меня за ужином, изощрялась в догадках, куда бы я мог подеваться. Мадам Зероли принимала как должное подшучивания двух других дам и похвалялась, что может сколь угодно долго задержать меня в Эксе. В действительности же я был не то что влюблен, но, скорее всего, испытывал какое-то любопытство и к тому же чувствовал бы себя уязвленным, если бы мне пришлось уехать, ни разу не добившись полного обладания ею.

Ровно в девять часов, минута в минуту, я вошел к ней в комнату и увидел ее уже одетую. На мои упреки по этому поводу она отвечала, что не видит причины для моего недовольства. Рассердившись, я выпил чашечку шоколада, не сказав ей ни слова.

Потом она предложила мне реванш в пикет, однако я отказался, заявив, что из-за испорченного ею настроения буду играть лучше обычного, а выигрывать деньги у женщин не в моих правилах. С этими словами я встал, собираясь удалиться.

– Сделайте по крайней мере милость, проводите меня до фонтана.

– Ни в коем случае. Вы глубоко ошибаетесь, если принимаете меня за новичка. Я не испытываю ни малейшего желания делать вид, будто доволен, когда на самом деле к этому нет никакого резона. Вы можете приглашать к фонтану кого угодно. Прощайте, мадам.

Произнеся все это, я вышел, не обращая никакого внимания на ее попытки удержать меня.

У ворот мне встретился хозяин гостиницы, которому я сказал, что желаю непременно выехать в три часа. Красавица моя, сидевшая возле окна, легко могла слышать разговор. У фонтана кавалер сразу же спросил меня о своей жене, и я отвечал, что она осталась у себя в комнате. Через полчаса мадам Зероли появилась с каким-то незнакомцем и тут же как ни в чем не бывало подошла ко мне и взяла меня под руку. Я не мог оттолкнуть ее, не подвергая себя самым неприятным последствиям, но зато остался совершенно холоден. Посетовав на мою угрюмость, она сказала, будто хотела только испытать меня – если я и вправду влюблен, то должен еще раз отложить отъезд и выйти на следующий день к завтраку в восемь часов. С полнейшим спокойствием я ответил, что подумаю. Во время обеда я несколько раз совершенно серьезно напоминал о своем отъезде в три часа. Однако в глубине души мне хотелось найти предлог, чтобы остаться, и я дал уговорить себя занять место банкомета в вечернем фараоне.

Я достал все свои наличные деньги, и, когда на столе оказалось четыреста луидоров и еще почти шестьсот франков серебром, все заметно оживились.

– Господа, – обратился я к ним, – ровно в восемь я заканчиваю.

Кто-то возразил мне с улыбкой, что, может быть, банк и не продержится столь долго, однако я сделал вид, будто не понял намека. Было три часа. Я попросил Дезармуаза занять место крупье[151] и с наигранной неспешностью принялся раздавать карты. Собралось двадцать восемь участников, все записные игроки. Для каждой талии мне подавали новую колоду.

К пяти часам я уже проигрывал. Неожиданно послышался стук колес и объявили, что это трое англичан, едущих из Женевы и остановившихся переменить лошадей. Через минуту они уже входили в залу, и я приветствовал мистера Фокса с двумя приятелями. Мы составили партию в пятнадцать. Мой крупье подавал каждому из них тринадцать карт, и они решили ставить по десять луидоров, играя на две и три карты. Над моим банком нависла опасность взлететь на воздух. Тем не менее я сохранял спокойствие и даже подбадривал их, ибо надеялся на удачу. К третьей талии в кошельках у англичан уже ничего не осталось, и им подали лошадей.

Пока я мешал новую колоду, самый молодой из них вынул какую-то бумагу и показал своим спутникам.

– Не угодно ли, – обратился он ко мне, – поставить на любую карту стоимость этого векселя, не глядя на цифру?

– Охотно, если вы скажете, на какой банк он выписан и если его ценность не превышает всю имеющуюся наличность.

Бросив взгляд на лежавшее передо мной золото, англичанин ответил:

– Мой вексель на меньшую сумму, чем ваш банк. Он подлежит оплате у Запатты в Турине.

Я согласился. Он снял карты и поставил на туза. Оба его приятеля вошли с ним в долю. Я вытащил одну карту, потом другую. Туза не было. В руках у меня оставалось не более дюжины карт.

– Сударь, – обратился я к нему, – вы можете не играть.

– Нет, продолжайте.

Я снял еще две взятки, туза опять не было.

– Милорд, ставлю два против одного, что туза здесь нет. Повторяю еще раз: вы можете спокойно ехать.

– Вы слишком великодушны. Продолжайте.

Я выиграл и, не открывая векселя, положил его в карман. Англичане пожали мне руку и со смехом вышли. Я наслаждался действием, которое сей рискованный трюк произвел на все общество, как вдруг молодой Фокс вернулся и с улыбкой попросил одолжить ему пятьдесят луидоров. Я охотно отсчитал монеты, которые он вернул мне через