Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

Я занял помещение из трех комнат и заказал ужин на две персоны, предупредив, что люблю поесть и никогда не считаю деньги. На первом этаже я увидел трех очаровательных девиц и жену консьержа. Они приветствовали меня почтительными реверансами. Г-н Вальанглар отвез меня в концерт, намереваясь представить местному обществу. Однако я просил его никого не беспокоить, пока я не увижу дам и не укажу ему тех, которые заинтересуют меня.

Общество оказалось многочисленным, особенно по части прекрасного пола. Но только одна привлекла мое внимание – прелестная брюнетка скромного вида, прекрасно сложенная и очень просто одетая. Лишь раз бегло посмотрев в мою сторону, она упорно не оборачивалась более. Тщеславие заставило меня сначала подумать, что это лишь уловка кокетки для возбуждения любопытства и ради удобства позы, позволявшей лучше всего рассмотреть восхитительные пропорции ее профиля и другие формы, которые отнюдь не скрывала ее непритязательная одежда. Успех рождает уверенность, а самонадеянность всегда идет в согласии с нашими желаниями. Именно на этой девице я и остановил свой выбор, как будто все женщины Европы составляли гарем, покорный моей воле. Я сказал барону, что хотел бы свести с ней знакомство.

– Она благонравного поведения и никого не принимает, хоть и живет в бедности.

– Ваши объяснения еще более завлекают меня.

– Навряд ли вы добьетесь чего-нибудь. А вот и ее тетка. После концерта я вас представлю.

Оказав мне сию услугу, он поехал ко мне ужинать. Консьерж-повар заставил прислуживать у стола обеих своих дочерей, блиставших красотой. Однако, когда в пять приемов было подано пятнадцать блюд, Вальанглар стал ворчать:

– Этот человек просто смеется над нами.

– Напротив, он угадал мои вкусы, разве вы не находите, что все кушанья превосходны?

– Не могу отрицать, но…

– Не беспокойтесь, я люблю тратить деньги.

Когда в конце ужина появился сам хозяин, я сказал ему, что он достоин быть первым поваром Людовика XV.

– Кроме того, я хотел бы всегда иметь на столе мороженое и еще два канделябра. Учтите, я венецианец и привык к восковым свечам.

– Это оплошность вашего слуги, сударь. Отобедав, он сказался больным и улегся в постель. Поэтому я ничего не мог услышать о ваших привычках.

Мы оставались за столом до одиннадцати часов, беседуя о тысяче приятных предметов и оживляя свои рассуждения божественным гренобльским ликером, которого выпили целую бутылку. Сей отменный напиток приготовляется из вишневого сока, водки и корицы. Невозможно представить, чтобы нектар олимпийских богов превосходил его по тонкости аромата.

Отблагодарив барона, я просил запросто приезжать к моему столу и велел отвезти его домой в моей карете.

Я проводил своего гостя и, возвратившись к себе в комнату, был приятно удивлен присутствием там очаровательных дочерей консьержа.

Дюк не дожидался приказания не прислуживать мне. Он знал мои вкусы и понимал, что, когда в моих комнатах оказывались хорошенькие девицы, я без особого удовольствия видел его около себя. Чистосердечный вид, с которым сии юные особы стремились угадать малейшее мое желание, в то же время всем своим поведением не оставляя никаких сомнений, что они не стремятся соблазнить меня, пробудили во мне намерение доказать им, что я достоин их доверенности. Они сняли с меня туфли, причесали и надели ночную рубашку. Улегшись, я пожелал им доброй ночи и сказал, чтобы шоколад подали к восьми часам.

Размышляя о своем положении, я не мог не признать себя совершенно счастливым. Я обладал безупречным здоровьем, достиг самого цветущего возраста, не имел никаких обязанностей и ни от кого не зависел. У меня доставало денег, удачи в игре и благосклонности интересных женщин. Воспоминания о горестях и неприятностях, которые приходилось временами испытывать, сменялись таким обилием радостей и счастья, что мне не оставалось ничего другого, как благодарить судьбу. Я заснул с этими приятными мыслями и в своих сновидениях грезил о прекрасной брюнетке, увиденной в концерте.

Утром, в восемь часов, одна из дочерей консьержа принесла мой шоколад и сказала, что у Дюка жар.

– Надобно позаботиться о бедняге.

– Кузина уже пошла дать ему бульона.

– Как вас зовут, мадемуазель?

– Мое имя Роза, сударь, а Манон – моя сестра.

В эту минуту вошла Манон с моей рубашкой, у которой она гладила кружева. Я поблагодарил ее, и она, покраснев, сказала, что всегда причесывает своего отца.

– Я рад слышать это, мадемуазель, и буду доволен, если вы станете оказывать и мне такую же услугу до выздоровления моего камердинера.

– Весьма охотно, сударь.

– А я, – со смехом вмешалась Роза, – буду брить вас.

– Интересно, как это получится? Принесите-ка воды.

Пока Манон готовилась к причесыванию, я быстро встал, и возвратившаяся Роза отменно выбрила меня.

– А теперь, мадемуазель, вы должны обновить мою бороду. – С этими словами я подставил ей щеку, но она сделала вид, что не понимает.

– Вы обидите меня, – с нежностью в голосе продолжал я, – если откажете в поцелуе.

Однако же, мило улыбнувшись, она отговорилась тем, что в Гренобле это не принято.

– Если вы не поцелуете меня, то я не стану бриться у вас.

При этих моих словах в комнату вошел ее отец.

– Ваша дочь, – обратился я к нему, – прекрасно выбрила меня, но не желает обновить мою бороду, потому что это не принято в Гренобле.

– Это принято в Париже, дурочка. Ведь меня ты целуешь, так почему не оказать такую же любезность господину кавалеру?

Сделав вид, что подчиняется приказанию, она подошла с поцелуем, чем заставила Манон рассмеяться.

– Ладно, – сказал отец, – когда господин кавалер будет причесан, наступит и твоя очередь.

Сей догадливый плут сразу же нашел верный путь, чтобы я не проверял его счета. Впрочем, старался он напрасно – для меня все его ухищрения не переходили границ умеренности.

Манон причесала меня не хуже, чем моя милая Дюбуа, о которой я все еще вспоминал с удовольствием. Не в пример Розе она поцеловала меня без лишних церемоний. Обе вышли, когда доложили о прибытии банкира.

Этот молодой человек, отсчитав четыреста луидоров, заметил, что мне будет удобно в занимаемом доме.

– Несомненно, – отвечал я, – ведь обе сестры очаровательны.

– Но их кузина еще лучше. Отец имеет ренту в две тысячи франков, и дочери смогут выбрать себе мужей среди коммерсантов.

Любопытствуя видеть эту кузину, которая, как говорили, была еще красивее обеих сестер, я спустился вниз и у попавшегося навстречу консьержа спросил, где комната Дюка.

Я увидел своего молодца облаченным в халат и сидящим на постели. Румянец на его лице не свидетельствовал об