Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

Все присутствующие жаждали узнать ценность векселя, однако я не удовлетворил их любопытство. Но, вернувшись к себе, я сразу же рассмотрел его – он был выписан на восемь тысяч пьемонтских франков.

Эти милые англичане принесли мне удачу, и после их отъезда фортуна повернулась лицом к моему банку. Я встал из-за стола в восемь часов, оставив в выигрыше лишь трех дам, да и то всего с несколькими луидорами. Все остальные оказались совершенно опустошенными. Я выиграл более тысячи луидоров, из них двадцать пять отдал Дезармуазу, который от радости подпрыгнул чуть не до потолка.

Я не забыл про обольстительную Зероли и, явившись к ней на следующее утро в восемь часов, застал ее еще спящей. Служанка попросила меня не шуметь и вышла, заперев за собой дверь. Я понял, в чем дело, и тут же вспомнил, как двадцать пять лет назад надо мной посмеялась и выставила за дверь одна венецианка, которую я с отменной глупостью не потревожил во время сна. Теперь же я действовал, как полагается в подобных случаях, и, потихоньку открыв даму, с осторожностью приступил к любовной увертюре, столь сильно увеличивающей окончательное блаженство. Зероли изо всех сил старалась казаться спящей, но, побежденная пылкостью чувств, с удесятеренной страстностью предалась моим ласкам, невольно смеясь над своей же военной хитростью. По ее словам, муж уехал в Женеву купить ей карманные часы с боем и вернется только на следующий день, так что она может провести со мной всю ночь.

– Зачем же непременно ночь, моя дорогая, когда день столь благоприятствует нам. Ночь создана для сна, а дневной свет удваивает наслаждение, позволяя участвовать в нем всем чувствам одновременно. Если вы никого не ждете, я пробуду у вас все утро.

Вскоре она уже лежала в моих объятиях, и на протяжении четырех часов мы предавались сладострастью во всех его проявлениях. Когда завершилась последняя атака, она попросила меня в знак благодарности пробыть в Эксе еще три дня.

– Обещаю вам оставаться здесь до тех пор, пока я буду получать от вас доказательства любви, подобные сегодняшним.

Когда мы появились в обеденном зале, нас встретили хлопаньем в ладоши. Очаровательная Зероли изображала, что вывела меня на поводке, и я являл собой воплощение покорного удовлетворения. После обеда никто не осмелился предложить банк, поскольку во всех кошельках было пусто. Оставалось лишь незамысловатое тридцать-сорок[152], которое заняло остаток дня и стоило мне двадцати луидоров.

На следующее утро явился я к моей прелестной Зероли и нашел ее рассматривающей вместе с мужем привезенные часы. Пожав мне руку, он изъявил мне свое удовольствие умением жены его задержать меня в Эксе. Я отвечал, что это было вовсе не трудно.

Сей кавалер принадлежал к тем людям, которые предпочитают слыть снисходительными мужьями, нежели глупцами. Жена его взяла меня под руку, и мы пошли с нею вдвоем к фонтану. По дороге она сказала мне, что завтра будет весь день одна.

Мы еще обедали, когда подъехал берлин[153], запряженный шестеркой, и в нем маркиз де Прие с кавалером Св. Людовика и двумя очаровательными дамами, одна из которых, как поспешила сообщить мне моя красавица, была любовницей маркиза.

Принесли еще четыре куверта, и, пока подавали обед, вновь приехавшим рассказали о том, как я держал банк противу англичан. Маркиз поздравил меня и присовокупил, что не надеялся на честь застать меня в Эксе. Тут вступилась мадам Зероли и объяснила, что, если бы не она, так и случилось бы. Я уже не удивлялся таковым выходкам и никаким образом это не оспаривал, что, по всей видимости, доставило ей величайшее удовольствие. Сидевший тут же муж, казалось, разделял сей триумф. Маркиз сказал, что надеется на честь лично составить для меня банк, и учтивость вынудила меня согласиться. За короткое время я проиграл сотню луидоров, после чего ушел к себе заниматься письмами.

Назавтра после моего пробуждения Дюк подал мне записку, которую принесли вчера, когда я еще не ложился. Он попросту забыл про нее, но я ни в коей мере не пенял ему за это. Записка была от мадам Зероли, которая, оставшись в одиночестве, приглашала меня в девять часов, а поелику она собиралась после ужина уезжать, попросила проводить ее хотя бы до Шамбери. Я был еще влюблен, но ни одна из сих претензий не улыбалась мне. Девять часов уже прошло, из-за прочих дел я не мог у нее ужинать, а тем паче ехать в Шамбери.

Тем не менее, совершив свой туалет, я пошел к ней и застал ее в превеликой ярости. Мои извинения, что записка получилась всего час назад, она не стала слушать, а об ужине и отъезде даже не зашла речь. После обеда маркиз де Прие сказал мне, что есть новые карты и все общество желает, чтобы я держал банк. Число гостей увеличилось прибывшими утром из Женевы несколькими господами и дамами. Я составил банк на пять тысяч луидоров и к семи часам потерял почти половину. Это не помешало мне переложить оставшееся к себе в карманы и удалиться.

В гостиницу возвратился я только утром. Дюк, который не спал всю ночь, подал мне письмо прекрасной Зероли, сказав, что его принесли в одиннадцать часов. Я манкировал и ужином, и поездкой, что мне было неприятно, однако же и поступить по-другому не было никакой возможности. Я открыл письмо, которое содержало всего шесть строк, но весьма красноречивых. Она советовала мне никогда не показываться в Турине, ибо у нее найдутся способы отомстить мне за нанесенное оскорбление. Я с легкостью воспринял сей приговор: разорвав любезное письмо, велел Дюку причесать меня, после чего отправился к фонтану.

Все пеняли мне за то, что я не был на ужине у мадам Зероли. Я оправдывался как мог, но мои резоны выглядели отговорками. Это, впрочем, мало меня трогало. Говорили, будто уже все известно, – я лишь потешался над таковыми словами, поелику никто ни о чем не мог знать. Любовница маркиза взяла меня под руку и без дальнейших церемоний заявила, что у меня репутация изменщика. Я решительно отрицал таковое мнение. Ежели на сей раз и могут быть к тому основания, присовокупил я, то лишь из-за того, что не имел чести служить столь совершенной даме, как она. Комплимент мой пришелся ей по вкусу, и в ответ она с величайшей учтивостью спросила, почему я никогда не завтракаю у маркиза.

– Мне не хотелось