Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

– Напротив, вы сделаете ему величайшее удовольствие. Приходите. Он всегда завтракает в моей комнате.

Сия молодая и несомненно красивая женщина была вдовой человека с положением и в совершенстве владела манерами хорошего общества. При всем том я не почувствовал к ней особенной склонности, ибо, обладая до последнего дня прелестной Зероли, мог позволить себе быть разборчивым.

И тем не менее я глупейшим образом дал ей основания полагать, будто бесконечно счастлив оказываемым мне предпочтением.

– Сделайте милость, составьте мне компанию,– сказала она и добавила, что, если бы не отъезд мадам Зероли, никогда не осмелилась бы опираться на мою руку. Я отвечал с уклончивостью, не желая ввязываться в новую интригу, однако вынужден был проводить ее в комнату и сесть рядом. Поелику не спал я всю ночь и не чувствовал ни малейшего одушевления, случилось мне зевнуть, в оправдание я сослался на недомогание, и ей осталось лишь поверить мне. Однако же сонливость донимала меня, и я не устоял бы, ежели не прибегнул бы к чемерице[154], которая понуждала меня все время чихать.

Явился маркиз и после тысячи любезностей предложил партию в пятнадцать.

Я просил уволить меня от сего и был поддержан самой мадам, которая объявила, что играть при таком чихании опасно для жизни. Впрочем, когда мы спустились к обеду, я легко дал уговорить себя составить банк, ибо не мог забыть вчерашний проигрыш. По своему обыкновению, я поставил пятьсот луидоров и к семи часам объявил последнюю талию, хотя от моего банка осталась лишь треть. Фортуна улыбнулась мне: я не только отыгрался, но и взял, сверх того, триста луидоров. Уходя, я обещал обществу реванш на завтра. Все дамы тоже остались с прибытком, ибо Дезармуаз имел приказание не поправлять их игру.

Я проспал до полудня, не заботясь о завтраке у маркиза де Прие. За обедом любовница его будировала меня[155], но смягчилась, когда я сдался на уговоры держать банк. Друг ее постоянно выигрывал, как вдруг явился неожиданно приехавший из Женевы молчаливый герцог Розбери со своим гувернером и еще двумя англичанами. Приветствовав меня коротким «How do you do?»[156], он сел за игру и пригласил к тому же своих спутников.

Видя предсмертные судороги моего банка, я велел Дюку принести из комнаты шкатулку и достал оттуда пять свертков по пятьсот луидоров. Маркиз де Прие хладнокровно объявил, что входит со мной в половину. На сие ответствовал я просьбою уволить меня от такового условия. Он продолжал понтировать, не выказав явного неудовольствия моим отказом. Когда я положил карты и кончил игру, маркиз выиграл еще двести луидоров, но все остальные были в проигрыше, так что я получил более тысячи луидоров прибытка.

Я приказал погрузить все свои вещи в экипаж и выехал бы в ту же минуту, если бы имел лошадей. Однако надо было ждать до двух часов, и я пошел к маркизу откланяться. Меня встретила его любовница, оказавшаяся в одиночестве, – сам маркиз куда-то ушел. Услышав о назначенном мною отъезде, она сказала:

– Это невозможно. Надеюсь, вы не откажете мне в одном-двух днях.

– Я весьма польщен вашим вниманием, сударыня, однако дело чрезвычайной важности вынуждает меня к безотлагательному отъезду.

– Но это просто невероятно,– повторила красавица и с этими словами подошла ближе к зеркалу, чтобы лучше зашнуроваться, а заодно и показать мне свою великолепную грудь. Я понял ее намерения, но решился все-таки расстроить оные. Она же, поставив ножку на канапе, поправляла подвязку, показывая идеально сложенные формы. Потом, занявшись другой ногой, позволила мне узреть прелести более соблазнительные, чем само яблоко Евы. Я уже совсем изнемогал, когда в комнату вошел маркиз. Он предложил четырнадцать[157] по небольшой ставке, а мадам пожелала войти со мной в половину. Как было отказаться? Она села рядом со мной, и, когда пришли объявить, что обед подан, я проиграл уже сорок луидоров. Мы спустились вниз. За десертом ко мне подошел Дюк и сказал, что карета ждет. Я встал, однако мадам заявила, будто желает вернуть мне двадцать проигранных луидоров, и вынудила меня подняться к ней в комнату.

Едва за нами закрылась дверь, как она умоляющим голосом принялась жаловаться, что, если я уеду, она будет опозорена, поскольку уже всем известно о ее намерении заставить меня остаться.

– Неужели я достойна презрения? – спросила она, усаживая меня на канапе и позволяя так же, как и утром, видеть буквально все. Возбужденный ее прелестями, я не мог удержать свои пальцы и губы. Она упала на меня с торжествующей улыбкой, когда руки ее убедились в достижении вожделенного.

«Обещаю завтра быть твоей, останься». Не зная, как быть, я принялся умолять ее сдержать данное слово и уже собрался приказать, чтобы распрягали. В эту минуту вошел маркиз и сразу предложил мне реванш. Ничего не ответив, я сделал вид, будто выхожу на минуту, на самом же деле не мешкая влез в карету и обещал кучеру щедро заплатить, если пустит он лошадей полным галопом.

XXV

Гренобльские прелестницы

1760 год

Мысль о том, как вытянется лицо у любовницы маркиза де Прие, у него самого, а может быть, и у всей их компании, которая, конечно, не оставалась равнодушной к содержимому моей шкатулки, забавляла меня до самого Шамбери, где я остановился лишь для того, чтобы переменить лошадей. Приехав в Гренобль и не найдя пристойного жилища, я не велел распрягать и отправился на почту. Там ждало меня несколько писем, и среди них послание мадам д’Юрфе. Она писала, что в приложенной записке некоему офицеру по имени Вальанглар рекомендует меня как ученого и сей офицер откроет передо мной лучшие дома города.

Я разыскал Вальанглара, который любезно принял меня и, прочитав письмо, сказал, что сделает все от него зависящее, дабы угодить мне.

Это был мужчина уже некоторого возраста, поскольку пятнадцать лет назад он состоял в дружеских отношениях с мадам д’Юрфе, а еще более – с княгиней де Тудевиль, ее дочерью. Я пожаловался ему на неудобства гостиницы и в качестве первой услуги просил подыскать мне подходящее жилище. Он потер себе лоб и сказал:

– Думаю, что смогу поместить вас в великолепном доме, который, однако, находится за городом. Консьерж там превосходнейший повар, и ради того, чтобы готовить вам, он уступит в цене.

– Вот этого я как раз и не хотел бы.

– Не беспокойтесь, он возместит себе на обедах, и, кроме того,