Чёртов угол - Алексей Александрович Олейников

подкрался и одним глазом глянул на террасу. Чёртово молоко! Чёртовы бутерброды! Молока в холодильнике нет, хлеб давно зачерствел, колбаса протухла. А тут всё свежее.

– Хватит! – зло сказал Никита. – Отвалите все от меня!

Он вышел на улицу и хлопнул дверью так, что стёкла задрожали. У ворот стояла тётя Алина и почему-то не заходила. Сначала Никита подумал, что та пришла про поминки поговорить. Она уже заходила, спрашивала, будет ли Никита собирать народ в деревне после похорон, ведь Горгыча много кто знал. Тётя Алина предлагала помощь, и вроде как сегодня они должны были всё обсудить. Но лицо у неё было какое-то слишком печальное, и Никита, уже подходя к воротам, почувствовал, что произошло что-то нехорошее.

– Вадик у тебя? – спросила она с надеждой.

Никита покачал головой.

– С позавчера его не видел.

– Вот беда, – пробормотала тётя Алина. – Куда же он подевался?

– То есть как это? – не понял Никита. – Вадик?

Он никак не мог сообразить. Как это Вадик пропал? Как это ушёл ночью, никому ничего не сказав. Даже штаны не взял – в трусах, майке и сандалиях.

– В одних трусах? – переспросил Никита, холодея.

Нет, он понятия не имеет, куда он мог пойти. А на поле смотрели? А возле трассы? Нет, он с ним никуда не ходил и даже не знает, куда тот мог бы…

Тётя Алина ушла, унося с собой тёмное облако тревоги. Никита тупо сидел на крыльце и бросал проклятые сушки в траву. Конечно же, когда он вернулся в дом, они ждали его на крыльце.

– Эта долька для бобра, – бормотал он слова из старого мультика. – Это долька для ежа. А для волка – кожура.

Сон, значит. Никита поднял сушку, глянул сквозь неё и увидел круглую тень, которая юркнула через двор и скрылась в мусорной куче. Навёл сушку на кучу, вздрогнул, плюнул и швырнул её через весь двор.

Духота. Солнце стоит над головой и жарит вовсю. Горячие доски крыльца под руками, тёплый воздух, в котором носятся мошки и бабочки. Жаворонок, паразит, пищит сверху: пинь-пинь, пинь-пинь. Почти заглохшие в бурьяне георгины распускаются у забора.

И они рядом. Круглые, неуловимые глазом, суетливые, как эти мошки. Роятся, крутятся во дворе по соседству. Если постараться, то ты их услышишь и увидишь. А может, и дотронешься.

Ворота скрипнули. Никита поднял глаза. Вот Смирнову он точно не ожидал увидеть. Как дед умер, они больше не пересекались. Сначала ему было не до неё, а потом, наверное, и ей. Девочка подошла к нему.

– Привет.

– Привет. – Никита подвинулся, и Смирнова села на ступеньки.

– Про Вадика знаешь?

Никита кивнул. Варя сидела, с силой сплетая и расплетая тонкие пальцы. Голос у неё, обычно громкий, сейчас был тихим и слабым:

– Я с ним вчера была. Мы глиняный замок искали. Ты про него слышал?

Никита покачал головой.

– Офигительная история, – оживилась девочка. – Двести лет назад здесь помещик жил, Асмоловский, и он построил глиняный замок, в котором скрыл все свои сокровища. И вот мы пошли искать его. Ну, то есть сначала мы в Калиты съездили, в музей, а потом…

На луг выехал чёрный джип, и у Никиты живот свело от страха. Это те самые… от Ашота. Он подскочил, затащил Варю в дом, захлопнул дверь и накинул крючок.

– Ты чего? – обалдела девочка.

– Тихо! – Он утянул её в сени, в темноту, чтобы в пыльные стёкла окон крыльца их невозможно было разглядеть. И вовремя, потому что в дверь тут же забарабанили.

– Пацан! Открывай, на! Пацан! Ты что Ашоту подсунул?!

Елисей колотился, как Финист Ясный Сокол в окошко, Никита узнал его руку и голос. Удар, ещё удар.

– Ты же там, на! Изнутри заперся! Я сейчас дверь вынесу!

Дверь заходила ходуном.

– Бабки взял, а палёный товар вкинул! – Удар и звон стекла. Никита заторопился, потащил Варю дальше, в комнату – там можно было вылезти через окно и огородами свалить, – но за занавесками мелькнула широкая тень. Вдоль дома расхаживал Добрыня. Вот они попали. Никита рванулся обратно, волоча за собой ничего не понимающую Варю, – оставалась только комната деда, а там подвал, – но встал как вкопанный. В сенях лампочка давно перегорела, и свет туда попадал только из террасы, через дверной проём. Но теперь его перегородил здоровенный силуэт.

– Ну всё, пацан, задолбал, – сказал Елисей. – Сейчас я тебя поучу немного, а потом мы к Ашоту поедем. И ты всё исправишь, на!

Никита попятился, и Варя за спиной пискнула от ужаса. В кармане он нащупал сушку и, недолго думая, швырнул её в Елисея.

– Иди жаб покорми, дерьмоед!

Елисей оскорблённо всхрапнул, шагнул вперёд живой стеной мышц и тестостерона. И как-то странно всхлипнул. Скрючился, схватился за живот и со стоном выкатился прочь. Со двора долетел треск досок, невнятные вопли, потом крик Добрыни:

– Елисей, ты чего делаешь? Елисей, перестань!

В крике ужас смешивался с изумлением. Вопли и грохот усилились, потом резко оборвались и сменились слабыми стонами. Затем стихли и они.

– Это кто? Это что?

Никита вдруг понял, что Варя держит его за руку, часто дыша ему в спину, и мелко дрожит.

– Да так… знакомые, – шепнул он, хотя его колотило не меньше Вари.

– Хреновые у тебя знакомые…

– Самому не нравятся.

Он осторожно пошёл к террасе, но Варя вцепилась в него, как якорь.

– Я быстро, – шепнул Никита.

– Я с тобой.

Они прокрались на террасу. Пол был усеян битым стеклом: Елисей вышиб его, чтобы снять крючок. Джип стоял за воротами, но никого рядом не было. Никита осторожно спустился с крыльца, огляделся и обалдел. Елисей полностью разнёс их старенький туалет, который дед выкопал ещё лет двадцать назад. Покосившаяся деревянная будка пережила и финансовый кризис, и ураган восьмого года, и эпидемию коронавируса, а вот качка Елисея – нет. Он развалил сортирную будку, разломал сидушку и даже доски основания. В земле теперь была дыра, от которой тянулась цепочка тёмных следов с характерным запахом. Она исчезала за воротами.

– Не спрашивай, – сказал Никита, встретившись глазами с Варей. – Сам не знаю.

И что теперь делать? Он бы дёрнул сейчас в город на автобусе, денег-то полно. Завис бы там до утра на вокзале, а потом на автобус и на юга. Но завтра похороны.

Похоже, Никита всё-таки перепутал обереги. Ашоту, значит, коровий достался. А коровам – бандитский. Интересно, как там дела на ферме «Веснушкины луга»? Наверное, и они скоро заявятся с криками. Сами виноваты: набежали, деньги в карман насовали – возьми, Никитушка, наши бабки, они нам руки жгут.