Дикая собака - Пекка Юнтти

раз по утрам сильно тосковал по зимней парке и ватным штанам. Отдал бы что угодно за мои длинные кальсоны из мериносовой шерсти. Не протяну долго с такой амуницией, но сегодня ее еще достаточно, хотя лучше не думать об этом.

Раздражение проходит. Приятно снова обрести занятие. Привык летом ходить. Скитания успели стать для меня панацеей от всех бед. Воздух ясный, но не холодный, такой, что с каждым вздохом чувствуешь себя немного бодрее. Иду к ручью, продолжаю путь вдоль него. Набираю темп, чувствую, как тело разогревается: сначала тепло разливается в груди и по спине и оттуда добирается до рук и ног. Смотрю на кроны деревьев, проверяю ветки. Где вы, синички?

Ноги все время хотят большего, они ускоряются, и я бегу. Бегу так, что воздушный поток гудит в ушах. Перепрыгиваю кочки, пробираюсь сквозь ивовые заросли. Подхожу к ручью, но, будучи не в силах остановиться или поискать место для перехода, шагаю прямо в русло.

В потоке скользит закрученный водоворотом плотик березовых листьев. Бежим вместе, бок о бок, и – о, как нам весело! Деревья, большие и маленькие, несутся нам навстречу. Наконец листья застревают у ствола ели, упавшей в ручей.

– Я победил! – кричу им и поворачиваю к сопкам. Карабкаюсь на крутой холм так, что на время забываю обо всем, кроме дыхания. Поднявшись на вершину, останавливаюсь. Опираюсь на колени, пытаюсь отдышаться. Чувствую металлический привкус во рту, меня тошнит. Понемногу прихожу в себя, замечаю открывшуюся взору величественную картину. Передо мной скальная вершина с вековыми валунами и спящими в забытьи соснами. Поднимаюсь к самой высокой точке на краю уступа, откуда распахиваются далекие горизонты.

Вижу тайгу, ее бескрайнее зеленое море, голые березы с коричневатой корой и озера, чья притягивающая летом синева сменилась на черноту осени, и вдруг меня буквально пронзают печаль и тоска.

Заглядываю вниз со скалы, и это совсем не страшит. Валуны зовут меня. Приди, парень, давай сюда, я уже в тебе, – шепчут они, и я начинаю плакать.

Расплакался, как ребенок, прежние образы роятся в голове, я – безутешный карапуз, чьи лыжи сломаны и болит колено.

Вероятно, эти несчастливые дни одиночества пришли ко мне как бы без предупреждения только потому, что я не видел знаков, хотя мне их втирали в лицо. Так может произойти, когда влюбляешься.

На обратном пути останавливаюсь у ручья. Следует притормозить, показавшаяся хижина этого требует. Слабая конституция высасывает из меня все силы.

Опираюсь на колени и сажусь на кочку. Она кажется холодной, это опять же подтверждает, что отсиживаться – ошибка. Скоро штаны намокнут, но мне все равно. Надо немного передохнуть.

Ручей течет под почтенными разлапистыми елями. Вода темная, но я знаю, что это связано с недостатком освещения, а не с илом, потому что летом мы с моей женщиной жадно пили из него, как антилопы гну после многодневных странствий по саванне. Вода плавно перекатывается через отглаженные потоком камни, покрытые ярко-зеленым мхом. Она клокочет в небольшом водовороте за упавшим стволом, где прячутся мальки кумжи.

Смотрю вниз по течению так далеко, что лес появляется на горизонте. Она и сейчас там. Если бы я вырезал лодку из коры, сел в нее, пустил по течению и только держался, приплыл бы к большому озеру. Если бы смог догрести до другого конца озера, опять спускался бы по течению. Оказался бы в следующем озере, другой реке. Река расширялась бы, встречая озера, и, наконец, я попал бы в тихую заводь, у края которой стоит бледно-зеленый дом. На верхнем этаже в комнате моя женщина скидывает с себя дневные заботы и шмыгает голышом под холодное одеяло.

Земля зовет меня к себе. Откидываюсь на спину, прижимаясь к холодному мху и вижу, как серые облачные плоты проплывают над макушками деревьев.

Вероятно, я мог бы отправить сообщение. Почта в бутылке. Втолкнул бы письмо в водочную бутылку и бросил в поток, надеясь на лучшее. Вдруг удалось бы. Требовались только молитвы, удача и ветер с севера, да чтобы бутылка не разбилась на порогах, не застряла в ветках, привязях и неводах для сельди, чтобы течение ручья унесло ее подальше от берега, и тогда леденящее дыхание старухи Лоухи, хозяйки Похьёлы[31], смогло бы доставить ее.

В конце концов послание прибыло бы к ее берегу, попав между лодками для лосося и сетей, в мешанину вешек, вершей, мережей, ведер, блюд и сиговых потрохов. Она взяла бы бутылку, улыбаясь шутке маленьких детей, но все же разбила бы ее о камень и прочитала.

И сразу же поняла бы, что послание адресовано ей, прочитала бы, вначале проглотив разом, а потом много раз медленно.

Приветствую тебя отсюда, где все началось. Точнее не могу сообщить, поскольку боюсь, что кто-то другой найдет это письмо. Я в затруднительном положении, и лучшего не ожидается.

Не умею злиться или требовать объяснений. Слишком поздно для этого. Но одна просьба у меня есть.

Представь себе белый, безбрежный простор, который открывается бескрайними горизонтами повсюду вокруг тебя. Такой белый, что кажется, будто попал внутрь полого светильника из шелковой бумаги, куда яркий свет проникает снаружи и где ты можешь плыть в любом направлении, не думая ни о высших сферах, ни о низших, если бы земля не притягивала к себе так сильно.

Добавь звуки, шум полозьев, завывание ветра, шорох лап и тяжелое дыхание. В запахах нет необходимости, ибо их уносит ветер.

Проделав это, капни перед собой небольшое пятнышко ярко-голубого. Это кусочек вечного неба, под которым можно видеть бесконечность.

Это тундра.

Постараюсь попасть к тебе. Если все же не получится, представляй меня в этом пейзаже, к которому я всегда так стремился.

Лихис[32]

Прочитав, она вытрет слезы и признается себе, что любила тогда, любит до сих пор, спрячет письмо под жилетку, на свою большую грудь, потому что знает, что мне нравилось за нее держаться.

– Удастся ли? – спрашиваю у ручья. Ручей звенит и хихикает в ответ, смывая разом все грезы. Пахнет гниющим мхом. И этот запах исходит от меня.

Июнь 2009

Людская толпа волновалась и кипела, как каша, клокотала и вздымалась, как потерявшее направление стадо оленей, сбившееся в тесную кучу. Гулкий рев порогов тонул в рокоте голосов, хихиканье и пьяном мычании. В потоке перед порогом стояли два рыбака. Просвистевшая в воздухе леска рассыпала водяные капли в затянутом маревом небе, северный край которого окрасило ночное солнце. Под золотистыми стволами сосен