Чёртов угол - Алексей Александрович Олейников

Варя вышла, едва перебирая ногами. Добралась до ближайших кустов за воротами и там свалилась в каком-то сонном параличе. Она не слышала, как надрывался телефон и как скакал вокруг неё Рыжик, а потом лёг рядом. Варя заснула, и её словно утягивало, как листок волнами реки, всё дальше и дальше.

История девятая

Финал

Мурашёв слетел по пожарной лестнице. Как бульдозер попёр к воротам ОВД, толкая перед собой уазовскую дверь и тяжело сопя. Никита хаотично бил по струнам, и звуки гитары высекали из темноты огромные силуэты – здесь, на улице, они равнялись макушками с домами. Руки, увенчанные когтями, тянулись к ним, изгибаясь, звон в ушах оглушал, луна заливала улицу прозрачным молоком. Смотреть на них было нельзя, один взгляд, и всё – сердце укатывалось куда-то очень далеко. Всё вокруг делалось чужим и непонятным. Воронин лупил из нейлера, отгоняя острых тварей, но что им сделают один-два гвоздя? Водоворот этих теней кружился вокруг них, смыкаясь и размыкаясь, то заслоняя небо, то схлопываясь до высоты бордюров, выкрашенных белой краской. И вот уже Лёня стал сбиваться с шага и руки у Воронина начали опускаться от тяжести гвоздобоя…

Мурашёв ударился о родной «Дастер», с натугой швырнул уазовскую дверь в сторону нависающих тварей и прыгнул в машину. Следом Никита с разбегу нырнул в салон.

– Воронин, чего ты копаешься? Сожрут! – заорал Лёня, заводя машину. Фары осветили улицу и вырубили тоннель в мягкой темноте.

Участковый заколебался. Из темноты до него долетел истошный поросячий вопль. Подсвинок Храпчик орал на всю Красную улицу совершенно дурным голосом.

– Уезжайте! – выдохнул Воронин. – Они за вами пойдут. Я тут…

Лёня выпучил глаза.

– Крыша поехала, Серёга?

– Да валите уже! – Нейлер щёлкнул, и со свистом и оханьем остроголовая тварь втянула в себя лапу.

– Ты ж без пацана их не разглядишь!

– Ну, как-нибудь увижу. – Участковый подобрал уазовскую дверь, поднатужился левой, принял на грудь, подпёр её нейлером в правой – и бодро посеменил обратно в родное ОВД.

– Не помри только! – Мурашёв, матерясь, вдавил педаль газа, круто повернул руль и погнал из города. Никита скорчился на заднем сиденье, вцепившись в гитару. Струны звенели, когда машину подбрасывало на выбоинах. Тогда на фоне залитого лунным светом неба на миг проступали очертания остроголовых фигур. Тёмным потоком текли они по обочинам и полям следом за машиной Мурашёва.

– Мы… куда?

– Куда-куда, к чёрту на пироги! – Мурашёв тяжело дышал. – Верней, к тебе домой. А потом уж на пироги…

– Вы о чём, дядь Лёнь? – вздрогнул Никита.

Мурашёв повернулся и придавил его взглядом.

– Пацана моего вытащи, Никит.

– Да я не знаю как… – пролепетал мальчик. – Я ничего не знаю.

– Ничего, – пробормотал мужчина. – Там разберёшься.

Он кивнул неопределённо в темноту, но Никита прекрасно всё понял. Он затих, всхлипывая. Машина гудела, прорезая тугой воздух. Низко над дорогой повисла луна, высеребрила поля, затопила тьмой овраги и кюветы. Никита дрожал. Ему чудилось, что лунные лучи, как лезвия, снимают с привычных вещей их обычный облик и всё выворачивается наизнанку. И река, освежёванная этим светом, течёт иначе, чем днём, и деревья шумят тёмными листьями по-другому, и сам воздух, в котором мчалась машина, поменялся.

Те, острые, шли за ними. Не бежали, а именно шли – Никита бросал короткие взгляды в окно и каждый раз отворачивался. Существа вставали столбами в поле, отделялись от теней электрических столбов, выступали из мёртвой темноты оврагов. Затем поворот, новый пейзаж – и в ней они проступали снова. Было в этой неумолимости что-то жуткое, механическое. Они ехали и ехали, наматывая километры. Шипело расстроенное радио, в котором изредка всплывали чьи-то голоса, призраки шептали и вскрикивали на неведомых языках.

Мурашёв вспотел, утирая глаза ладонью, потом открыл окно, но стало ещё хуже – ветер задувал странные запахи, от которых першило в горле. Он хмурился, смотрел в телефон, но навигатор вис, выдавал какую-то чушь, а потом и вовсе пропала сеть. Никита, радостный, что избежал жуткой участи, а потом убаюканный ритмом дороги, забеспокоился. Они ехали слишком долго. Луна, казалось, касается уже земли – такой огромной она была. Вдоль дороги тянулись глухие кукурузные поля, где-то далеко плыли огоньки, но мест Никита не узнавал. На полях дымился туман, сквозь который шагали высокие тени.

– Где мы, дядь Лёнь?

Мурашёв помотал головой и налёг на руль. В тумане, меж тем, копилось что-то грозное, большое, оно толпилось в кюветах, поднималось вверх, выбрасывало дымные языки на дорогу. Туман топил и тёмные деревни со слишком длинными домами, и крыши их, поросшие травой и деревьями, и погасшие фонарные столбы, изогнутые и затейливые, каких Никита никогда не видел. Мелькнула и исчезла совершенно потонувшая в дымке железнодорожная платформа, на которой сиял и переливался зелёными и синими огнями какой-то странный поезд, похожий на серебряного призрака. Следом прогремела под колёсами колея с тремя рельсами, и всё это сгинуло. За ней вылетела остановка автобуса – Никита прикипел к окну взглядом, потому что на остановке стоял старик в брезентовом дождевике и стоптанных сапогах со старой клетчатой сумкой на плече. У его ног свернулась клубком собака… или это не собака? Никита не успел сказать и слова, как остановка унеслась назад. Они летели с невозможной скоростью, и всё, что отсекалось лунным ножом и туманом, падало в пропасть за их спиной. А потом туман повалил на дорогу, залил её густым молоком, и они окончательно потерялись в однообразном мареве.

– Тормози, дядь Лёня! – с тревогой сказал Никита. – Куда нас занесло?

Мурашёв что-то промычал, утирая лицо, и, наоборот, вдавил педаль газа. Голоса по радио зашелестели, забормотали громче, будто торжествующе. Никита вцепился в гитару. Пальцы его сами по себе взяли аккорд, и он ударил по струнам. Лёня Мурашёв вздрогнул всем телом и втопил по тормозам. Непристёгнутый Никита улетел вперёд, впечатываясь в сиденье. Что-то в гитаре хрустнуло, дзынькнуло. По лицу потекло липкое.

– Да блин… – Никита понял, что разбил нос. – Что случилось…

– Приехали… – хрипло сказал Мурашёв. Туман впереди разгорался от фар, в нём кружились хлопья и мотыльки. Мужчина заглушил мотор, погасил фары, но туман продолжал светиться и наполняться теплом.

– Это чего…

– Рассвет, – сказал дядя Лёня и вышел. – Вылезай, Никит.

Мальчик боязливо вышел из машины. Пахло лесом, водой и свежим воздухом.

– Какой рассвет? – пробормотал он. – Мы ж уехали, было часов десять. От