Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

— Отвоевались, теперь домой пора…

— Хватит врать, все равно с поезда снимем, — сказал хмурый.

— Да нет, у меня партизанская справка есть, — защищался Петька под хохот пассажиров.

Тут поезд замедлил ход и в вагоне поднялась кутерьма. Петька и гусятник спрыгнули на землю следом за хмурым контролером, Петька сразу нырнул под вагон. На другой стороне поезда он почувствовал себя в безопасности и залез на понтонную лодку.

Вслед за хмурым на станцию ушли люди, документы которых оказались не в порядке. Ушел и парень, забрав свою котомку. На помощь молодому контролеру пришел красногвардеец с винтовкой. Он стоял снаружи, в то время как первый хозяйничал внутри вагона, готовя к высадке тех, у кого багажа оказалось намного больше нормы.

Из укрытия Петька с замиранием сердца следил, как через его мешок кувыркались другие. Он ждал, что вот толкнут ногой, свалится затоптанный, грязный мешок и он ни с чем приедет к матери.

Контролер выкидывал мешки, если только видел, что они больше двух пудов. Но их хозяева из вагона не вылезали. Только одна спекулянтка подбирала свои котомки и корзинки. Она относила их в сторону, набрала более десяти мест и все клохтала у своего багажа, как курица возле цыплят. Расстаться со своим добром она не согласилась бы ни за что на свете. Кроме этой тетки и часового, у вагона на перроне не видно было ни души.

Встревоженные шумом, под нарами заорали гуси, им отозвался поросенок. Контролер направился в глубь вагона, пробивая лазейку под нары.

— Ну-ка, лезь сюда, — позвал он себе на помощь красногвардейца.

Сбросив Петькин мешок на землю, красногвардеец залез в вагон.

Петькины надежды рухнули. Какая утрата для него могла оказаться еще тяжелее? Но его растерянность продолжалась недолго. Он мигом очутился рядом с мешками и крикнул хозяину гусей:

— Чего смотришь? Давай берись!

Мужчина понял Петьку с одного слова; они схватили мешок за углы и закинули его на платформу.

— Давай, давай! — поторапливал Петька, и они грузили в железную лодку все выброшенное контролерами. А контролеры тщетно старались добраться до поросенка.

Поезд был готов к отправлению, семафор открыт; машинисту не было дела до того, что происходило в вагоне провизионщиков, а может быть, он даже хотел им помочь и, получив жезл, повел состав, быстро развивая скорость.

Контролерам ничего не оставалось, как с поросенком выпрыгнуть на ходу и остаться на перроне перед одинокой спекулянткой.

Петька с платформы построил длинный нос парню, перетянутому ремнями, тот расхохотался и крикнул:

— Привет партизану!

Петька проехал перегон в железной лодке и еще раз основательно промерз, но зато после чувствовал себя героем, раздавая женщинам их котомки.

— Молодец парнишка, — хвалил Петьку гусятник, — и себя спас, и других выручил.

Провизионщиков до конца пути не тревожили, но до города они не доехали одной остановки. Тут теплушку отцепили и состав начали расформировывать. Контролеров бояться было нечего, но ночью в городе могли ограбить, и все приехавшие решили ждать утреннего рабочего поезда.

Измученный бессонной ночью Петька валился со скамейки.

— Только бы не проспать поезд, — твердил он себе и, конечно, уснул, ткнувшись лицом в свой мешок.

Проснулся он от холода. Холод забирался от шеи к груди и особенно донимал ноги. Встрепенувшись, он огляделся. Внешне все было в порядке: мешок тут. Только народу около Петьки прибавилось и не было старых соседей с мешками.

— Этот в город идет? — спросил Петька о подошедшем поезде и, забыв об обычае покупать билеты, кинулся к вагону, влез на площадку, заполненную едущими на работу людьми.

— Поздно чего-то первый поезд ходит, — удивился Петька.

— Ты бы дольше спал. Первый-то давно прошел, — ответили ему.

— Ну и ловко! На морозе поезд проспал! — заливался парень в засаленной куртке. — Ой, не могу! Уморил ты меня совсем.

Немного успокоясь, парень тронул мешок ногою и спросил:

— Это что у тебя, мука?

— Мука, — подтвердил Петька, недоверчиво глядя на парня.

— Ну, а как же ты пройдешь?

— Я еще два пуда унесу…

— Да не в том дело, а беляки и чехи на вокзале… Они тебя «проверят», и попадешь, как щуке в зубы.

— Проверяют? — переспросил Петька, и по его лицу видно было, какой конец своего путешествия он представил.

— Домой везешь муку-то? А дома кто? — спрашивал парень.

Люди в засаленных спецовках стояли и слушали. Оглянувшись по сторонам, парень сказал:

— Надо провести мальца, а то засыплется.

— Ты не бойся, — говорил он Петьке, выходя из вагона. — Мы твою муку не украдем.

Рабочие шли плотной группой, а в середине, где-то между ними, подхваченный руками четырех человек, плыл невидимый Петькин мешок, а он, перемазанный и чумазый, шел сбоку, очень похожий на подмастерье, и не вызывал ничьих подозрений.

Вся группа двинула не к вокзалу, а между путями, составами и мастерскими. Проходя мимо дыры в заборе, парень сказал Петьке:

— А ну, сигай туда!

Вслед ему рабочие вытолкнули мешок, а сами пошли на работу.

Оглядевшись, Петька зашагал по пустынному проезду. Он вскоре встретил попутную подводу и подрядил[187] возчика за ведерко муки.

Глава 3. Мама, ты не будешь голодать и мерзнуть

Приезд Петьки для матери был совершенно неожиданным. Мать плакала от радости, а он ее утешал:

— Теперь мы с тобой, мама, проживем хорошо: мука у нас есть, дров я достану, и ты не будешь мерзнуть.

Петькин заработок был очень кстати. Мать так похудела и ослабла, что не могла даже поднять квашню. Петька перенес квашню к столу, месил тесто, а мать не могла им налюбоваться. Он окреп, возмужал. От истощения после работы у Полканова не осталось и следа.

— Мама, а где мой стол? — спросил Петька, зайдя в свою комнатушку.

— Так вот же он, — показала мать на стол, за которым только что пили чай.

— А обеденный?

— Обеденный взяли Сожевы.

— Какие Сожевы?

— А вот те, что поселились после фон Краузе в большой комнате. От «перелетных птичек» им в наследство осталась куча сору, грязное тряпье да разбросанные по полу карты, как в игорном доме. Все эти порхают, как перелетные птички, право, — «ни забот и ни труда». Тамара Савельевна мужа зовет Гуленькой. Они попросили у меня кое-что из обстановки на два–три дня и до сих пор не отдают, и разговаривать не хотят. Тамара Савельевна оказалась ужасной женщиной, она и галоши мои забрала.

— Они и стулья взяли и папину кровать? — спрашивал Петька, обходя комнаты.

— Да, Гуленька и в сундук залез. Кое-чего я не нахожу. А как они меня оскорбляли! — пожаловалась мать. — Я